Гетманич Орлик

Волков доносит вон государю из Парижа, что там держат нас за дикарей,

которые неистово жаждут малороссийской крови.

– Ваша светлость, – отложил ложку Щекин. – А нельзя ли с Орликами как-

то иначе? Может, договориться каким-то образом… Святое Писание учит: «Не

убий»…

– Переучился ты, граф, еще не доучившись. Государь даровал Орликам

высочайшую ласку – жизнь. Дважды такого не дарят.

***

8

Прощались отец с сыном…

– Присядем, по обычаю предков, на дорожку, – сказал отец, и голос его

почему-то едва заметно надломился.

Через минуту, когда все уселись между кованых сундуков, узлов и

свертков, отец поднялся первым.

– Я, Филипп Орлик, гетман Украины, не завещаю тебе, сын Григорий,

богатых поместий. Поскольку их просто нет: они разграблены, как и вся наша

земля. А завещаю я тебе непростое и неблагодарное наследство – победу за

наши вольности, за неподчиненность никому нашей отчизны. Ты – мои глаза и

уши здесь, в Дрездене, при других европейских дворах. Ум и знания,

приобретенные в здешних университетах, подскажут, как действовать. Я же

поеду поднимать Порту и Крымское Ханство нам на подмогу.

– Отец, зачем так печально, – вдруг рассмеялся Григорий. – Довольно тебе

за упокой, будто навсегда прощаемся.

– А ты будто рад разлуке, и вдобавок невесть на какие года, – обиделся

отец. – Да и увидимся ли еще…

– Я не согласен, отец, что якобы оставляете мне неблагодарное

наследство, – стоял на своем Григорий. – Это прекрасное наследство,

достойное настоящего козака. И принимаю его не как жертвенный ягненок,

немощный и испуганный, которого ведут на убой. На такое дело надо идти

весело, не нюни распускать, а засучить рукава… Хотя понимаю: неблизкая это

дорога.

– То-то же, – повеселел отец. – А еще оставляю с тобой Карпа – славного

козарлюгу. Будет он тебе и за охранника, и за товарища-собрата. Не подведет

он, как никогда не подвел его отец, с которым немало дорог истоптали.

– Таки не подведу, гетман, – наклонил голову юноша.

– Легкой жизни, Григорий, не ищи, – продолжал Филипп Орлик. – Дело не

только в том, что не оставляю тебе достатков…

– Отец, не надо об этом, – не сдержался сын. – За время штудий в

Лунденскому университете, где учились дети из богатых королевских семей и

самых знатных европейских домов, я медяка лишнего не попросил. Хотя

соблазнов хватало, поверите, думаю, какие привычки и наклонности у таких

школяров…

– Знаю, верю, ценю, – в такт каждому слову кивал головой отец. – Но и

мне с мамой, братьями и сестрами твоими жилось не шибко вольготно . Я

никогда тебе об этом не говорил, не хотел класть камень на душу, ведь у

студента должны бы иметь место другие мысли. Поначалу судьба носа не

воротила: 23 января 1711-года го я с выгодой заключил союзнический договор

с Крымом, специальной привилегией Турция признала тогда же мою власть

как единого гетмана Правобережья и Запорожья, заключили соглашения с

донскими казаками, даже с казанскими татарами и башкирами, так как гнет

московский для них тоже был не по силам. А как выступил освобождать

Украину, то написал письмо Ивану Скоропадскому, поставленному царем

гетманом Левобережья: «Если вас останавливает нынешний мой титул,

9

который ношу, то не сомневайтесь, я уступлю его вам, как старейшине,

надеясь, что и вы не пожелаете меня потерять». И страх взял Скоропадского,

посылал воевать своих против своих же… Один за одним мы освобождали

города и села, и народ встречал нас хлебом и солью. Наши невзгоды вызваны

ошибками Турции, бесчинствами татар, и, конечно, свирепствованием Петр І

устрашил народ. Не удалось тогда на козацкую землю принести нам волю… А

когда переехали мы с семьей в Стокгольм, то разве нам легче жилось?

Поверишь, были времена, когда ни хлеба, ни дров, ни свечек. За долги

ростовщикам закладывал штандарты, перстень обручальный и даже крест

золотой нательный. Я не стал судиться из-за наследства Мазепы, а свое, все

что имел, – для общего блага…

– Отец, я все знал, мне сестры по секрету рассказали…

– И еще, Григорий. Пойдешь на службу военную к саксонцам – их канцлер

Флеминг нам помогает. Для тебя уже выписаны документы как лейтенанту

конного гвардейского полка.

И уже садясь в карету:

– Береги мать и сестер… Их, кроме тебя, некому на чужбине защитить.

Кони рванули с места в безвестные и неблизкие южные края.

***

10

Конец ноября 1720 года. Из Гамбургского городского банка выходит

молодой мужчина в богатом козацком однострое и двое слуг-козаков с

немалым свертком. Они направляются к роскошному фаэтону, как вдруг

нищий, сидевший на углу улицы, пронзительно свистнул. И, будто из-под

земли, из боковых улочек повыныривали и кинулись к экипажу десятка

полтора таких же нищих и подзаборников в лохмотьях. Козак и его слуги

выхватили сабли. Странное дело, но сабли и шпаги блеснули также и в руках

нищих, и на ступенях банка вмиг завязалась сеча.

Внезапно из роскошного фаэтона, словно из сказочной перчатки, стали

выпрыгивать друг за другом еще козаки и налетели на ватагу подзаборников,

хотевших, видимо, поживиться свертком из банка. Немного поодаль за

стычкой из тихо проезжавшего другого фаэтона будто бы случайным