Гетманские грехи

Приехав в Варшаву, он тотчас же явился во дворец к канцлеру, которому дали знать о возвращении беглеца. Князь думал, что он вернулся окончательно, приказал позвать его к себе и прежде всего начал с выговоров.

– Что же вы там, сударь, застряли? Хорошо amanuensis, нечего сказать! Поехал на две недели, а сидит два месяца! Двум богам служить нельзя; а такой службы не понимаю… И не допускаю.

– Ваше сиятельство, – отвечал Теодор, – со мной случилось то, чего я не мог предвидеть. Мать моя опасно больна, а я не могу ее оставить. Дед мой умер недавно, и хотя он оставил самое легальное завещание, мое имение взяли захватом.

– Кто? Где? – воскликнул канцлер.

– Я уже писал об этом вашему сиятельству: подкоморий Кунасевич, –сказал Теодор.

– А! Этот мне нужен! – прервал его канцлер. – И я не могу пожертвовать общественным интересом для вашего частного дела.

– Но мне нанесли обиду, которая требует отмщения. Произошло превышение власти…

– Но ведь все это только временное, – сказал канцлер, – в свое время справедливость возьмет верх, а пока вы должны потерпеть. Наследство в руках подкомория…

– Но моя мать! Моя мать, – с тоской выговорил Теодор.

– Да будьте же благоразумны! – крикнул канцлер, – нельзя же достигнуть всего сразу…

Паклевский по старому патриархальному обычаю склонился до самых колен князя канцлера.

– Сжальтесь же, ваше сиятельство, не надо мной, а над моей бедной, больной матерью.

Князь вскочил с места и крикнул с раздражением:

– А я прошу вас, сударь, запастись разумом и терпением! Придет время, разберем и твое дело.

– А я между тем терплю убытки и потери, которых никто не в состоянии мне возместить, – вскричал Теодор.

Канцлер вздернул плечами.

– Оставь меня в покое. Теперь не время думать об этом… Иди в канцелярию и займись просмотром корреспонденции.

Паклевский не двигался с места.

– Я приехал только с поклоном к вашему сиятельству и с просьбой продолжить мой отпуск; моя мать больна.

Услышав это, князь с раздражением бросил на стол бумаги, которые он держал в руках, отвернулся и крикнул повелительно и гневно:

– Даю тебе, сударь, не только отпуск, но и полную отставку. Прошу оставить меня.

Теодор, пораженный таким результатом разговора, означавшим утрату княжеской милости, с минуту стоял, как окаменелый: канцлер сердито и нетерпеливо перелистывал бумаги, из которых несколько упало на пол; Паклевский инстинктивно нагнулся, поднял их и положил на стол. Князь повернул к нему свое лицо, пылавшее гневом.

– Жаль мне вас, сударь, – порывисто воскликнул он, – но двум богам нельзя служить. Это невозможно!

– Ваше сиятельство, – отвечал Паклевский, которому придала смелость безвыходность его положения, – как бы я ни был предан вашему сиятельству, но не могу принести в жертву службе мою мать. Пусть Бог будет мне судьей. Князю взглянул на него и смягчился.

– Ну, так поезжай к матери, – сказал он, – а когда она поправиться, чего я ей желаю и на что надеюсь, возвращайся, не теряя времени, сюда ко мне. Мать имеет более прав, чем я. Возьми из кассы пятьдесят дукатов, –прибавил он, – и не трать времени понапрасну.

Теодор, поцеловав князю руку, хотел уже уходить, но тот бросил ему на стол пачку писем и сказал:

– Хоть эти отправь мне сегодня, а потом поезжай к матери.

Таким образом, несмотря на всем известную суровость князя, Теодору удалось счастливо избегнуть его немилости. Весь остаток дня и часть ночи Паклевский посвятил на писание ответных писем, которые он снес князю и получил полное одобрение; а на другой день утром он уже ехал домой… Теодор проехал через всю многолюдную и шумную столицу, в которой не осталось ни одного свободного уголка, не замечая никого и ничего. Правда, ему очень хотелось узнать что-нибудь о старостине или генеральше и увидеть Лелю; но нельзя было медлить, надо было скорее ехать в Борок.

В течение этих немногих дней егермейстерша, предоставленная сама себе и своим тревожным мыслям, от слез и огорчения расхворалась еще больше, и когда сын вернулся, она лежала в постели с кашлем и лихорадкой. Его приезд заставил ее подняться, но под вечер она снова слегла.

Не будучи уверен в том, уехал ли доктор Клемент в Варшаву или остался еще в Белостоке, Теодор на другой же день поехал верхом в Хорощу узнать о нем и был очень обрадован, узнав, что он только что приехал недели на две. Он послал к нему еврейчика с просьбой навестить его больную мать.

Клемент приехал в тот же день, но в качестве гостя, приехавшего просто повидать своих друзей. Егермейстерша лежала в постели.

– А что же это вы, сударыня, хвораете? – с напускной веселостью заговорил француз, присаживаясь на кровать. – Что это с вами? Весенний катар?

Он выслушал ее, прописал тепло и отдых, а главное – хорошее настроение и, по возможности, удаление от всего, что тревожит. Лекарство, которое все доктора, словно в насмешку, прописывают пациентам.

Когда они вышли потом вместе с Паклевским на крыльцо, доктор нахмурился и на вопрос сына отвечал озабоченно: