Гетманские грехи

- Если мне и здесь повезет так, как Паклевским везло в жизни, размышлял он, - то я, пожалуй, только нанюхаюсь всяких вкусных вещей, а другие будут есть их!

Мы не имеем сведений о том, удалось ли поручику попользоваться чем-нибудь более реальным, чем запахи вкусных кушаний, но нам известно, что, вернувшись поздно ночью в свой дом и войдя в комнату, которую он занимал там, он увидел на постели, которую считал своей, своего знакомого, ротмистра Шемберу, спавшего крепким сном; после тщетных усилий растолкать его, чтобы занять свое место, он принужден был, в конце концов, подостлать себе на полу попону и на ней улечься спать. А так как он перепробовал много вина различных сортов и был, кроме того, сильно утомлен, то и на полу заснул так крепко, что только утром его разбудила пушечная стрельба в честь гетмана, от которой тряслись оконные рамы и сыпалась штукатурка с потолка.

Пушечные выстрелы заставили Паклевского тотчас же вскочить с пола иначе он спал бы до полудня.

На кровати не оставалось и следа ночного пребывания ротмистра Шемберы. Поэтому поручику не с кем было и побраниться; он торопливо оделся, чтобы поспеть с поздравлением к гетману, хотя в такой толпе гетман легко мог не заметить его отсутствия.

Когда паклевский с помощью своего денщика привел себя в надлежащий вид, около дворца была уже такая толпа, что трудно было протолкаться в ней. Пушки все еще гремели, кроме того, пехота и венгры с янычарами, установленные вокруг всего двора, непрерывно стреляли холостыми зарядами из ружей...

Все поздравления были уже принесены, и поручик узнал только одно, а именно, что депутатам от трибуналов и полков (к числу которых и он принадлежал) были назначены различные подарки и денежные вознаграждения. Он надеялся, что и он воспользуется этой счастливой привилегией. Гетман, гетманша и гости - одни в экипажах, запряженных шестеркой лошадей, другие - пешком или верхом, отправились на торжественное богослужение в Фари; но многие, приехав туда, уж не могли войти в костел, который был битком набит народом, любопытными и духовенством, в большом числе съехавшимся сюда из Бельска, Тыкоцина и других гетманских поместий. Кармелиты, доминиканцы, миссионеры и светское духовенство заняли весь prezbyteryum, а некоторые должны были разместиться на лавках.

Во время торжественной обедни, в которой была опущена проповедь, слышна была стрельба из ружей драгунского и других полков, а иногда и пушечные выстрелы. К этому присоединилась и небесная артиллерия, так как в конце обедни небо покрылось черными тучами, и раздались удары грома; гроза была так близко, что молния опалила несколько деревьев около местечка, а после этого начался такой страшный ливень, что когда, по окончании бури, пришлось возвращаться во дворец к обеду, не многие приехали сухими и не загрязнившимися. Спаслись только те honoratiores и дамы, у которых были экипажи - все остальные, вынужденные идти пешком, должны были долго мыться и чиститься прежде, чем появились к столу.

Поручик, хотя и опоздавший, оказался настолько счастливым, что нашел себе место за одним из небольших столов, и притом в недалеком расстоянии от жены полковника Венгерского, которая ему всегда очень нравилась.

Полковница была одной из всеми признанных красавиц при гетманском дворе, славившемся красотою своих дам. Рассказывают даже, что в последний свой приезд сюда князь Радзивилл, прозванный "пане коханку" за то, что он ко всем одинаково обращался с этими словами, - будучи в веселом настроении и взобравшись верхом на коне по ступеням театра, как уселся подле пани Венгерской, так и не отходил от нее во все время спектакля. Лицо прекрасной полковницы то и дело покрывалось румянцем, такие горячие комплименты он говорил ей. Паклевский был давно знаком с пани Венгерской: он знал ее еще панной и тогда уж вздыхал о ней, а она так была к нему мила, что всегда, завидя его, хотя бы здесь было сто свидетелей, приветливо кивала ему головкой. И на этот раз, заметив Паклевского, она улыбнулась ему, а тот, пользуясь этим, переменился местом с разделявшим их шляхтичем и очутился подле самой пани.

Среди общего говора можно было разговаривать без стеснения.

Венгерская спросила его:

- Где же вы, сударь, были вчера, что вас не было видно?

- Я должен был трястись верхом в Борок в усадьбу моей овдовевшей невестки, - отвечал Паклевский, - да это бы еще ничего, если бы я чего-нибудь добился! А то пришлось даром проехаться, потому что... потому что...

- Вы, должно быть, ездили утешать вдову, которая, вероятно, еще красива? - спросила Венгерская.

- О красоте ее я и не думал, даю вам слово, сударыня, - начал Паклевский, - хотя в свое время она была красива, этого нельзя от нее отнять.

- Да как же, - загадочным тоном отвечала полковница, - традиция о красоте панны Кежгайлувны сохранилась и до сих пор при дворе.

Слова эти, сопровождавшиеся недоброй улыбкой, очень заинтересовали поручика.