Гевара по прозвищу Че

«Когда весь тяжкий труд и хлопоты закончились, и каждый из журналистов, работавших на играх, получил подобающие поздравления, лаконичная телеграмма из агентства сообщила нам, что оно прекращает передачу информации и что каждый корреспондент может делать со своим материалом все, что хочет (ни слова о жалованье). Услышав эти новости, я понял, что вложил свою душу и сердце в дело порки собственной задницы».

Несмотря на колоссальную нагрузку, в эти же дни он вернулся к разговору о женитьбе. Ильда Гадеа так вспоминала об этом:

«Когда он пришел домой, то серьезно спросил, пришла ли я к решению. Его голос был спокоен, но тверд; это звучало как ультиматум. И поскольку я действительно решилась, то сказала: «Да, мы поженимся в мае»... После этого я спросила его, действительно ли он уверен в моем согласии. Он совершенно серьезно ответил: «Да, потому что ты знаешь, что в случае нового отказа потеряешь меня».

Затем последовала конвульсивная борьба за преодоление бюрократических препон, расставленных на их пути Министерством внутренних дел, которое, похоже, должно было затратить не один год на поиски путей для того, чтобы сделать жизнь безденежных иностранцев совершенно невозможной.

Хотя в то время, когда близилась свадьба, и произошел кризис в отношениях с агентством, все же происходило и нечто хорошее: «К счастью, мне дали стол и дом при муниципальной больнице, и, возможно, какое-нибудь случайно завалявшееся песо захочет оказаться у меня в руках (я трачу деньги в основном на дынный сок)».

В письме матери он объяснил, что стипендия, как оказалось, означала комнату, стол и прачечную, но не деньги. Оливия Саласар, вдова Мальена, позднее вспоминала, что ее муж предложил доктору Геваре пожить в их доме, но Эрнесто, заявив, что не желает злоупотреблять дружбой, «предпочел спать на лабораторном столе в маленьком кабинете или в кладовой оборудования в больнице». Это и было то самое «жилье», которым он хвастался в письме своим родителям.

* * *

Чтобы заслужить право жить и питаться при больнице, Эрнесто написал работу пол названием «Кожное исследование с использованием полупереваренных пищевых антигенов», которая была представлена на аллергологической конференции в Веракрусе, а в мае 1955 года напечатана в журнале «Иберо-американский аллергологический обзор» .

С переменным успехом он работал и над полудюжиной других проектов.

Лаура де Альбису Сампос, пуэрториканка, бежавшая из своей страны и жившая в то время в Мексике, рассказывала:

«Он ставил эксперименты на кошачьем мозге, изучая реакцию нервных и мозговых клеток на определенные стимуляторы... Я думаю, что он платил хозяйке по песо за кошку, но хозяйка организовала группу мексиканских мальчишек, которые отлавливали кошек, и я всегда задавала ему один и тот же вопрос: что он будет делать, когда кошек в округе не останется, а он хохотал в ответ».

Часто он в компании доктора Давида Митрани после работы в лаборатории ходил в забегаловки неподалеку от Медицинского центра есть тако[11] . Они вели еще несколько экспериментов, два из которых привлекли внимание медицинского сообщества: «Работы о пищевых антигенах и о воздействии гистамина на кошачью матку... Днем он проводил исследование, а по вечерам выполнял обязанности ассистента преподавателя практической физиологии человека в старой медицинской школе».

Со своим обычным резким остроумием Эрнесто писал отцу: «Я провожу двадцать четыре часа в сутки в разговорах о болезнях и их лечении (хотя, конечно, ничего не лечу)», А в письме к Тите Инфанте он подвел итог своего исследования следующим образом: «С научной точки зрении я первоклассный неудачник: все мои большие исследовательские проекты были провалены,... и мне осталось лишь представить скромную работу, в которой я повторяю в Мексике проведенное в Аргентине исследование Писани о полупереваренной пище».

К концу апреля Ильда нашла работу, сначала в Экономической комиссии по Латинской Америке и странам Карибского бассейна, а затем в Панамериканском управлении здравоохранения. Она и Эрнесто проводили все свое свободное время в борьбе с мексиканской бюрократией в Министерстве внутренних дел, пытаясь получить разрешение на брак.

Хотя свадьба была намечена, в письмах, которые Эрнесто посылал в Аргентину, практически не встречалось упоминаний о ней. Зато он продолжал описывать планы своих возможных, невозможных и гипотетических поездок. Тите Инфанте он написал: «Я надеюсь, Тита, что мы скоро встретимся на углу какого-нибудь старого европейского города; я с набитым животом и ты с дипломом в руке. Ну а пока самое большее, на что мы можем надеяться, так это то, что будущее работает на людей».

 Общение с кубинцами заставило Эрнесто пересмотреть список его потенциальных поездок: «Следующим шагом могут быть США (очень трудно), Венесуэла (выполнимо) или Куба (вероятно). Но мое сердце устремлено к Парижу, и я попаду туда, даже если мне придется добираться вплавь через Атлантику».