Гевара по прозвищу Че

Че счел это вполне убедительным доводом. Несколько дней спустя он испробовал Леонардо в качестве посыльного и обнаружил, что Тамайо-младший буквально летал по горам, успевая за один день выполнить поручение, на которое любому другому потребовалось бы два. С этого момента он вошел в окружение Че.

Были там и другие. Онирия Гутьеррес оказалась первой женщиной, принятой в отряд. Че заботился об этой семнадцатилетней крестьянке как о родной дочери, отдал ей свое одеяло. Шестнадцатилетний Гарри Вильегас пришел с группой людей, вооруженных дробовиками. «Вы думаете, что сможете воевать этим оружием?» — поинтересовался Че..

Еще там был Гиле, младший из братьев Пардо, присоединившихся к партизанам в начале 1957 года. В их доме Че скрывался во время странствия с отрядом раненых. И Рене Пачеко, молодой семинарист из православного подполья, перенесший жестокие .пытки в казармах Баямо. И Альберто Кастельянос, уличный мальчишка из трущоб Виктории-де-лас-Тунас, успевший побывать чистильщиком обуви, помощником аптекаря и продавцом газет. Альберто отправили домой, так как у него не было оружия, но спустя несколько месяцев он возвратился и вступил в отряд.

Что увидел Че во всех этих подростках? Что он видел там, где другим открывалась только неграмотность, отсутствие военного опыта и незрелость? Вне всякого сомнения, он видел целеустремленность, отражение своего собственного упорства и несгибаемую волю. И потому он должен был обращаться с ними так же сурово, как обходился с самим собой. Уже в ближайшие месяцы дела этих юнцов, как и многих других, станут легендарными.

И что эта молодежь видела в Че? Кастельянос точно сказал об этом:

«Я представлял его себе огромным, высоким, коренастым человеком. Я привык к тому, что об аргентинцах говорят как о певцах танго, носящих шарфы, имеющих особую буэнос-айрес-скую манеру разговора, и считал, что именно таким он и должен быть. Я воображал, что он окажется похожим на актеров из аргентинских фильмов. Но при встрече он не произвел на меня особого впечатления; на самом деле я был даже разочарован. Это был обычный тощий парень, такой же, как и все мы, и я воскликнул: «Так значит, это Че?»

После первого боевого крещения Че направился в район, через который уже проходил прежде, в «долину, именовавшуюся Эль-Омбрито — Человечек, — обязанную своим названием двум огромным валунам». Там он обучал новобранцев военному делу и основам грамоты, поскольку из всей колонны только четыре или пять человек умели читать. Хоэлю, своему ординарцу, он сказал: «Я говорил о тебе с Фиделем, и он спросил, почему я не сделал тебя лейтенантом, но я ответил, что не могу назначить тебя, так как ты не умеешь ни читать, ни писать». Чтобы поощрить Хоэля, он назначил его командиром отряда необученных, приказал юноше найти записную книжку и карандаш и начал по ночам, при свете лампы, учить его грамоте.

А с Пачеко Че выступал уже в роли не учителя, а ученика, осваивая кубинскую историю. Постепенно в Сьерра-Маэстру попали книги Хосе Марти, поэзия Хосе Марии Эрредиа, Гертрудис Авельянеды, Габриэля де ла Консепсьон и Рубена Дарио. Они пришли на смену биографии Гёте, принадлежавшей перу Эмиля Людвига, которую, судя по фотографии, Че читал в то время. На фотографии он запечатлен лежащим под одеялом в своей хижине, с книгой в руках и огромной сигарой во рту.

Он также одел свою группу в форму. Некоторые разбегались во время бомбежек; когда Че удавалось поймать их, он, можно сказать, спускал с них шкуру — то есть отбирал форму. «Городские хвастуны, которые первые только в том, чтобы обосраться и удрать, заслышав бомбы, должны будут теперь потрудиться как следует».

29 августа Че узнал о том, что к Эль-Омбрито поднимаются армейские части. Он развернул два взвода на вероятных направлениях атаки. Один должен был вступить в бой, а второй, имевший самое плохое оружие, — «открыть «акустические» военные действия».

«С рассветом мы стали различать, что люди проснулись, суетятся, ходят взад-вперед. Вскоре некоторые надели каски. ... Мы видели, что голова колонны с трудом продвигается вперед. Ожидание в те минуты казалось вечным, и мой палец зудел, ожидая нажатия на спусковой крючок моего нового оружия, автомата «браунинг», готового впервые обратиться против врага».

Но солдаты начали разворачиваться в цепь, и план повстанцев уже не казался таким реальным. Когда «пошел шестой из них, я услышал крик впереди, и один из солдат от неожиданности поднял голову. Я немедленно открыл огонь, и этот человек упал. Тут же началась стрельба, и шесть солдат как ветром сдуло под автоматным огнем».