Геворг Марзпетуни

— Абхазскому царю, который властвовал над обширной страной, обладал несметным богатством, великолепными дворцами и прекрасными наложницами, жизнь не может надоесть. Это должно быть известно моему зятю. А с кем я говорю, я тоже знаю. Ты армянский царь, победил абхазцев и взял в плен их храброго царя. Скажу, это большая слава для тебя; но я не удвою этой славы, смирившись пред тобой и прося прощения. Пусть цепи сковывают мне ноги, но им не сковать мой гордый дух. Я — твой враг и останусь им навсегда. Не думай, что неудачи заставят меня когда-нибудь склонить пред тобой голову.

— Если так, то и я обойдусь с тобой как с врагом, а не как с родственником. Гордись, сколько хочешь, но знай, что твоя спесь не убавит ни одного звена из твоих цепей и не увеличит моего уважения к тебе. Свободолюбивый царь не покушается на свободу друга. А ты не только возымел такое желание, но захватил мои земли, посягнул на свободу моего народа и угрожал освятить армянскую церковь по чужеземному обряду… Ты тиран и, что самое преступное, враг моего престола. Бог против тиранов и уничтожает их, он предал тебя в мои руки. Насильника я мог бы еще пощадить, но щадить врага моей родины я не имею права.

Сказав это, он обратился к Гору:

— Ты обещал, князь, проводить царя Бера до нашей столицы. Выполни свое обещание, и пусть этот храбрец увидит храм, который собирался освятить по чужому обряду.

Царь вошел в шатер, не удостоив Бера взглядом, а ванандцы увели пленных.

Через несколько дней престольный Карс принял праздничный вид. Его многочисленные здания, княжеские дворцы, балконы, даже башни и бастионы украсились пестрыми тканями, коврами и флагами. На пути от городских ворот до царского дворца в нескольких местах были воздвигнуты триумфальные арки, увитые гирляндами зелени и цветов и украшенные гербами. На улицах и площадях складывались костры для ночных празднеств.

Улицы были полны народу, всюду царило оживление. На крышах, балконах и у окон стояли женщины и девушки, которые обычно не показывались открыто на улицах, и с нетерпением вглядывались в даль.

Все готовились к радостной встрече возвращавшегося с победой царя Абаса и его войск.

Толпы народа высыпали на дворцовую дорогу, поднялись на крепостной вал и на холмы, чтобы лучше видеть проходящие войска.

Весть о победе армян и пленении абхазского царя и его князей уже дошла до города. Все горели нетерпением увидеть дерзкого врага, который угрожал войти в Карс и освятить царский собор по своему обряду.

Но вот наконец послышались звуки труб и показалось знамя передовых отрядов. Народ, движимый какой-то неведомой силой, подался вперед и огласил воздух радостными криками. Наконец показались пешие полки, за ними конница, и вскоре вся восточная долина Карса заполнилась войсками.

Когда они приблизились к черте города, народ окружил их, казалось не желая пропускать дальше. Когда же прошли передовые полки и появилось царское знамя, воздух задрожал от громовых возгласов: «Да здравствует царь!» Немного погодя показался и сам царь, гордый и величественный, одетый в золотые доспехи. Белоснежное перо развевалось над золотым орлом, украшавшим его шлем. Он сидел на коне, покрытом золоченой броней, окруженный знатными телохранителями. Подъехав ко все возраставшей толпе, волновавшейся как море, царь с ласковой улыбкой на устах кивал в ответ на громкие приветствия.

За царем шла ванандская пехота, которая вела царя Бера и его князей, закованных в цепи.

При виде пленных в толпе раздались крики ликования, а наиболее ретивые из зрителей стали насмехаться над пленниками. Но спарапет, ехавший за ванандцами, поднял руку, и насмешки прекратились.

— Когда царь въехал в городские ворота, его встретило крестным ходом духовенство и проводило в собор. А войска, вступив в город, заполнили все улицы и площади. Мужчины приветствовали победителей радостными криками, а женщины осыпали их цветами.

Царица Гургендухт, окруженная свитой и княгинями, ждала царя в соборе. Все кругом радовались, лица всех сияли. Только одна царица была печальна. Торжественный праздник и доносящиеся снаружи ликующие крики были вызваны несчастьем, постигшим ее родного брата, ее родину. Как могла она радоваться, зная, что в эту минуту родина ее в тяжком горе?

Но как армянская царица она должна была, скрыв свою печаль, выйти к народу и не омрачать радости других. Царские обязанности брали верх над родственными чувствами: царица приказывала сестре забыть о несчастье брата и радоваться победе мужа и царя… Только тонкая женская душа могла скрыть такое горе под приветливой улыбкой.

После того как духовенство отслужило молебен в присутствии царя, спарапета, придворных и всех князей, царица подошла к царю и поздравила его с победой.

Царь, горячо любивший жену, прочтя в ее глазах печаль, сказал:

— Бог и святая церковь свидетели, что армянское войско поступило справедливо. Твой брат Бер угрожал моему престолу и нашей родине. Армянские воины защищали эти святыни.

— Тот, кто угрожает твоему престолу и родине, не может быть моим братом, — произнесла царица торжественно.