Геворг Марзпетуни

— Она с государем.

Князь молча ходил по комнате. Лицо его выражало волнение и беспокойство. Неожиданно остановившись посреди комнаты и пристально посмотрев на сепуха, он спросил:

— Ваграм, что ты намерен делать?

Сепух только пожал плечами.

— Что ты намерен делать? Отвечай, — повторил князь.

— Если бы мы имели войско и могли рассчитывать на поддержку князей…

— Войска у нас нет, и князья к нам не присоединятся. Это уже известно. Что ты еще скажешь?

— Что же мне сказать? Мы одиноки. Одна рука не может хлопать в ладоши, один цветок не делает весны.

Князь положил руку на меч и, выпрямившись, посмотрел на сепуха.

— Больше тебе нечего добавить? — спросил он.

— Нет, — ответил сепух.

— А я скажу, что на этот раз одна рука захлопает в ладоши и один цветок принесет весну.

Сепух улыбнулся.

— Это невозможно, князь.

— Нет ничего невозможного, если есть твердая воля и самоотверженность.

— Мы сделали все и, однако, ничего не добились.

— Вдвоем, да, мы сделали все. Но я, князь Марзпетуни, сделал еще не все. Мне еще надо выполнить свой последний долг.

— Что ты хочешь сделать?

— Об этом я завтра объявлю всенародно, перед крепостными войсками и знатью Гарни.

Сепух, зная характер князя, не стал допытываться и с нетерпением ждал следующего дня.

Наутро, по приказу князя, перед дворцом Трдата собралось все находившееся в Гарни войско со своими начальниками. Собралось и все население Гарни во главе с духовенством. Пришли также и разместились на террасе дворца все знатные женщины и юноши.

Князь Геворг Марзпетуни был одет празднично и вооружен с головы до ног. На нем был стальной шлем, украшенный белыми перьями и нахарарским гербом. Он был облачен в стальную кольчугу, медные латы, такие же налокотники, железные плетеные набедренники; на ногах была подбитая железом обувь. Тяжелый, украшенный золотом меч, висевший сбоку, дополнял военные доспехи князя. В этом одеянии, высокий, статный, с красивым внушительным лицом, умным проницательным взглядом, гордой и благородной осанкой он выглядел особенно представительно.

Когда все разместились, князь прошел вперед и, поднявшись на самую верхнюю ступень лестницы, громким и решительным голосом заговорил:

— Благородные князья, княгини, дорогие воины и народ! Уже несколько месяцев прошло с тех пор, как государь покинул столицу. Он уехал, чтобы подавить восстание и усмирить мятежных князей, но, потерпев неудачу, уединился в Какаваберде. Он ждал помощи. Но никто не отозвался, никто не вспомнил о своем государе. Мне казалось, что если кто-нибудь из нас возьмет на себя роль посредника и уговорит князей объединиться, они соберутся вокруг государя. Эту миссию приняли на себя я и благородный сепух Ваграм. Мы долго путешествовали — объехали весь Ширак, Агдзник, страну Могскую и Васпуракан. Мы посетили всех князей, прося их, убеждая объединиться и стать на защиту родины и престола. Но никто не послушался, никого не тронули наши просьбы. Князья со своими войсками засели в неприступных крепостях, каждый из них заботится только о себе. А то, что народ в нашей стране остается беззащитным, что престол пустует, а царь превратился в странника, об этом никто не думает. Даже католикос, спасая собственную особу, переезжает из одной крепости в другую. А тем временем востикан занимает столицу, Бешир разрушает и разоряет Айриванк, Бюракан, убивает мирное население, истребляет духовенство. С каждым днем он все больше расширяет свои завоевания. Видя все это и придя в отчаяние, государь из Какаваберда переехал на Севан. Этот бесстрашный богатырь, который когда-то был грозой и ужасом для врагов, которого не могла сломить никакая сила, сейчас ищет пристанища в кельях духовных отцов, потому что не надеется на своих соратников. Позор нам, о армяне! Позор нам, о воины!..

— Что нам делать? Что же мы можем сделать? — послышалось со всех сторон.

— Что вы можете сделать? Это правильный вопрос. Я отвечу вам на него. Родина, народ, престолы царский и патриарший в опасности, вы это знаете. Известно вам и то, что от имени всех вас, от всего армянского народа я обращался к князьям, прося, моля их о помощи, но никто не послушался меня, никто ко мне не присоединился. Осуждаете вы этих людей или нет?

— Да, да, осуждаем!.. — раздалось отовсюду.