Получив этот призыв о помощи, Флобер не колебался ни секунды. Как ни претило ему поверять свои мысли какой-нибудь бульварной газетенке, он немедленно принялся за составление плана сраженья. «Дорогой мой, – извещает он Ги, – я тут же засяду за письмо, о котором ты меня просишь, но это потребует у меня целого дня, а может быть, и вечера. Ибо прежде всего нужно обо всем поразмыслить… Если случится так, что письмо смутит господ судей, они отыграются на тебе… Постараюсь сделать его возможно более догматичным» (письмо от 15 февраля 1880 г.). Первое, что сделал Флобер, – составил для своего ученика список официальных лиц, к которым ему следовало обратиться, чтобы вызвать их интерес к своему делу, и сам разослал письма тем из них, кого полагал наиболее влиятельными. Из всех этих возможных покровителей наиболее респектабельным показался ему муниципальный советник Руана Рауль-Дюваль. «Благодаря Раулю-Дювалю, – уверяет Флобер Ги, – генеральный прокурор остановит дело, и ты не потеряешь место» (письмо от 17 февраля 1880 г.). И чтобы его корреспондент воспрянул духом, вспоминает свой собственный опыт общения с правосудием: «Тот процесс сделал мне гигантскую рекламу, которой я обязан тремя четвертями своего успеха». Но как бы ни убеждал его Старец, Ги относился к его заверениям все с меньшим доверием. «Дело дрянь, дорогой учитель, – вздыхает он, – думаю, что скоро потеряю место и окажусь на мостовой… Мне сообщают с разных сторон и по самым авторитетным каналам, что меня уж точно осудят. Право, тут какая-то подоплека. Между нами говоря, уверяют, что все это исходит от салона мадам Адан и что я назначен в качестве жертвы для того, чтобы потом разделаться с Золя» (февраль 1880 г.).
И вот наконец 21 февраля 1880 года «Голуа» публикует письмо Флобера своему ученику: «К чему мы принуждены теперь? Что нужно написать? Как публиковать? В какой Беотии[38]
мы живем? Поэзия, точно солнце, озаряет золотом навоз. Тем хуже для тех, кто этого не видит». Флобер остался не удовлетворенным этим верительным посланием, посчитав его написанным «в стиле извозчичьей лошадки». Но резонанс незамедлительно дал о себе знать: неделю спустя судебные преследования были прекращены, о чем следователь и подписал распоряжение. Потрясенный, Ги переполнен благодарностью к Флоберу, считая, что одному лишь ему обязан победой над «стражами закона»: «Спасибо еще раз, мой дражайший покровитель, за ваше красноречивое письмо, которое спасло меня, и за ваше спешное вмешательство… Это – жалкие и трусливые люди. Их отступление в моем деле – прекрасная вещь. Словом, с этим кончено» (начало марта 1860 г.).