...Он провёл с Мадуа, как и обещал землянин, меньше декады. Шесть дней. Им отвели комнату в одном жилых корпусов Резерва. Две кровати, стол, два табурета и сундучок-укладка. Нашлись и кое-какие необходимые для жизни мелочи. Если не с Арлы, то очень похожие. Мадуа перестала бояться Наставника, охотно рассказывала ему всякую всячину, даже пела и плясала под собственное пение. Отбивая ритм ладонями, он старался не думать о скрытых камерах, что снимают Мадуа или напрямую показывают будущим усыновителям. Он надеялся, что Мадуа никому не приглянется, и её поневоле оставят в Звёздном Мире. Ну и что, что мужичка, выучится. Но Мадуа, румяная, с тугими чёрными косами ниже плеч, с лукавыми гла-зами, в белой рубашке с вышитыми рукавами и красной сборчатой юбке, смотрелась хорошо. Её выберут - понимал он. Срок выбора - полгода, а потом реше-ние комиссии, а могут и принудительно внедрить, если сочтут, что никак не годится для Звёздного Мира. И её выбрали.
- Вы уже позавтракали?
Он удивлённо посмотрел на Наставника. Раз они в саду, значит, по-завтракали. И вдруг понял.
- Уже? - глухо спросил он на общезвёздном.
Наставник молча кивнул, погладил Мадуа по голове. Она протянула ему три сорванных под деревьями голубых цветочка. Они дикие, сами по себе растут, их можно рвать.
- Это тебе!
Наставник взял цветы, улыбнулся Мадуа и сказал ему.
- Идём.
Он взял Мадуа за руку.
- Пошли.
Так втроём они дошли до "того" здания, вошли. Мадуа притихла, крепко держась за его руку. Вырваться и убежать она не пробовала: так доверяла ему.
- Сюда.
Приборы по стенам, посередине... не кровать, плоский стол.
- Она должна раздеться.
Он кивнул и сказал ей.
- Раздевайся.
Мадуа удивлённо посмотрела на него.
- Зачем?
- Надо, - строго сказал он.
Смотри, и декады не прошло, как мужичка по-замковому заговорила. Но его строгость подействовала.
- Ага, - сказала Мадуа, развязывая шнурок на юбке.
Наставник молча стоял рядом. Он не видел его лица, потому что смотрел на Мадуа. Когда она стащила через голову рубашку и осталась стоять перед ними совсем голой, он, не зная, но, как-то догадываясь, что это надо, расплёл ей косы, потом поднял и посадил на стол.
- Ложись.
Она послушно и бесстрашно легла, высвободив волосы из-под спины.
- Удобно?
- Ага. А теперь чего?
- Теперь ты заснёшь. И увидишь сны.
Краем глаза он поймал одобрительный кивок Наставника.
- Ага, - обрадовалась Мадуа и зажмурилась.
Он отступил на шаг. Наставник положил руку ему на плечо, увлекая назад. Но он мягко высвободился и остался стоять. И смотреть. Как вспыхнул фиолетовый свет, окружив оперативный стол прозрачным, но непро-ницаемым барьером. Лицо Мадуа становилось всё спокойнее и бессмыслен-нее. Ей стирали память. Всю. До конца. Не только его, сад с персиками и яблоками, их комнату, не только пожар и разгром её деревни, убийство родных и соседей, насилие, боль и страх, но и язык, лица родителей, запах свеженадоенного молока, писк вылупившихся цыплят, скрип колёс на разбитой дороге, зимний холод, хватающий за ноги под рваной юбкой... Всё. До конца. Вычищая кору до абсолютной пустоты.
- Идём, Гиан, - Наставник снова взял его за плечо.- Сейчас начнётся загрузка.
И он уступил нажиму. Мадуа всё равно уже нет, и в новой жизни этой девочки его быть не должно.
- Да, Наставник.
Наставник вывел его из "того" здания и, по-прежнему держа за пле-чо, повёл к их жилым корпусам, домой. Домой? А другого у него нет.
- Я пойду к морю.
- Конечно, - согласился Наставник, - отдыхай сегодня. А завтра нач-нём нагонять пропущенное.
Наставник отпустил его, и он побежал к морю, лагуне, в которой второй круг плавал и купался без присмотра...
...Золотинка с ходу прыгнула на ветку и через несколько секунд догнала его уже с шишкой в зубах. Устроившись на его плечах и держась за него тремя лапами с выпущенными коготками, а четвёртой придерживая добычу, Золотинка быстро шелушила её, отбрасывая чешуйки и выбирая се-мена. Столкнув вниз опустошённую растрёпанную шишку, Золотинка прижа-лась раздутой щекой к углу его рта. Гиан повернул голову, подставляя губы, и Золотинка ловко, не выронив ни одного семечка, поделилась с ним добычей. Крохотные смолистые семена наполнили рот запахом аромат-ной смолы для жевания, памятной по дыханию отца. Смолу жевали только мужчины, воины. Конечно, это не то, не совсем то, но запах... почти тот же...