Гибель 31-го отдела

— Прекратите опрос, поезжайте в криминалистическую лабораторию, закажите себе фотокопию текста и уточните, из какой или из каких газет вырезаны буквы. Ясно?

— Ясно.

Иенсен положил трубку. Под окном шумели санитары с ведрами и лопатами.

Иенсен хрустнул суставами и приготовился ждать.

Когда он прождал три часа двадцать минут, зазвонил телефон.

— Мы определили сортность бумаги, — сказал лаборант. — Это бумага для документов, идет под обозначением ЦБ-3. Изготовляется бумажной фабрикой, принадлежащей непосредственно концерну. — Молчание. Потом лаборант добавил: — Ну, в этом ничего удивительного нет. Практически они прибрали к рукам всю бумажную промышленность.

— Ближе к делу, — напомнил Иенсен.

— Фабрика лежит к северу от города, километрах в сорока. Мы откомандировали туда человека. Пять минут назад я с ним разговаривал.

— Ну и?..

— Они выпускали этот сорт примерно в течение года. Главным образом на экспорт, но небольшие партии поступали в так называемую внутреннюю типографию, которая тоже принадлежит концерну. Изготовлялся этот сорт в двух форматах. Но насколько я могу судить, в данном случае мы имеем дело с большим форматом. К этому я ничего не могу добавить, остальное в ваших руках. Я отправил к вам через рассыльного все имена и адреса. Не позже чем через десять минут они будут у вас.

Иенсен молчал.

— Вот как будто и все. — Лаборант замялся и после короткой паузы спросил нерешительно: — Комиссар, скажите, пожалуйста…

— Что?

— Вот вчера… Рапорт за служебное упущение… Он не отменен?

— С чего вдруг? — сказал комиссар.

Ровно через десять минут ему доставили письменное донесение.

Дочитав его до конца, Иенсен встал, подошел к стене, посмотрел на большую карту, потом надел плащ и спустился к машине.

13

В конторе были стеклянные стены, и, ожидая, пока вернется заведующий типографией, Иенсен мог видеть, что творится за пределами конторы, по ту сторону, где люди в белых и серых халатах сновали вдоль длинных столов. Откуда-то издали доносился стук печатных машин.

На стальных крючках вдоль одной стены висели еще влажные гранки. В них крупным жирным шрифтом рекламировались журналы, выпускаемые издательством. Сообщалось, в частности, что на этой неделе один из журналов выйдет с панорамной вкладкой, где будет изображена шестнадцатилетняя артистка телевидения в натуральную величину. Причем вкладка многокрасочная и отличается редкостной красотой. Реклама советовала населению не прозевать этот номер.

— Мы делаем для издательства часть рекламы, — сказал заведующий. — Вот это анонсы для газет. Красиво, но дорого. На одну такую рекламу они тратят в пять раз больше, чем мы с вами получаем за год.

На это Иенсен ничего не сказал.

— Впрочем, для тех, кому принадлежит все — и журналы, и газеты, и типографии, и бумага, — издержки, разумеется, особой роли не играют. Но красиво, красиво, ничего не скажешь, — добавил он и, отвернувшись, сунул в рот мятную лепешку. — Вы совершенно правы. На такой бумаге мы печатали два текста. Примерно год назад. И с богатейшим оформлением. Очень небольшим тиражом, примерно по нескольку тысяч экземпляров того и другого. Во-первых, почтовую бумагу лично для шефа, во-вторых, какой-то диплом.

— Для нужд издательства?

— А как же! У меня даже остались пробные оттиски. — Он начал копаться в бумагах. — Вот, пожалуйста.

Почтовая бумага для шефа была очень небольшого формата и очень элегантного вида. Серая монограмма в верхнем правом углу была явно призвана свидетельствовать о непритязательном и строгом вкусе владельца. Комиссар с первого же взгляда понял, что бумага по формату значительно меньше, чем анонимное письмо. Однако на всякий случай он измерил ее и сравнил с данными криминалистической лаборатории. Цифры не совпадали.

Второй экземпляр представлял собой почти квадратный кусок бумаги, сложенный вдвое. Первый лист был чистый, на втором — золотом отпечатан текст. Большие готические буквы.

Текст гласил:

«За многолетнее плодотворное сотрудничество на службе культуры и взаимопонимания выражаем глубочайшую признательность».

— Красиво, правда?

— А для какой цели это печаталось?

— Понятия не имею. Для какого-то диплома. Наверно, кто-нибудь под этим расписывается. А потом его кому-нибудь вручают. Да, наверное, так.

Комиссар Иенсен достал линейку и измерил первый лист. Потом достал из кармана рапортичку и сверил цифры. Они совпали.

— У вас на складе осталась такая бумага?

— Нет, это особый сорт. Очень дорогой. А если что и осталось, когда мы печатали, все уже давно списано.

— Я возьму с собой этот экземпляр.

— Но он у нас единственный, для архива.

— Понятно, — сказал комиссар.

Заведующему было что-то около шестидесяти. Морщинистое лицо и унылый взгляд. Пахло от него спиртом, типографской краской и леденцами от кашля. Он ничего больше не сказал, даже не попрощался.

Иенсен свернул диплом и ушел.

14