Гибель 31-го отдела

— Да, почти все. Я очень удачно стоял. Меня не видно, а я могу видеть всю террасу, комнату в нижнем этаже и лестницу к его спальне. И дверь спальни.

— Так что же произошло?

— У них были гости. С детьми, наверное, ради воскресенья.

Он смолк.

— Дальше.

— Дети, говорю, были, — задумчиво продолжал рассказчик. — Играли они на террасе, а сам он сидел с гостями в большой комнате на первом этаже и что-то пил. Скорее всего, водку, но не очень много.

— Ближе к делу.

— Вдруг на террасу влез барсук.

— Ну и?..

— Сдуру, должно быть. Дети поднимают крик, барсук не может убежать — вокруг террасы идут такие вроде как перила; барсук мечется. Дети орут.

— Ну?

— А слуг поблизости нет. И никаких мужчин, кроме него. Ну и, конечно, меня. Вот он встает, выходит на террасу и смотрит, как мечется барсук. Дети вопят от страха. Сперва он раздумывал. А потом подошел к барсуку и подтолкнул его носком, чтобы спугнуть. Барсук пригнул голову и цап его за ногу. А потом он нашел выход и удрал.

— А шеф?

— Шеф вернулся в комнату, но, не присаживаясь внизу, стал подниматься по лестнице. Еще я видел, как он открыл дверь в свою комнату и упал прямо на пороге. Застонал и позвал жену. Примчалась жена и уложила его в постель. Потом они закрыли дверь. Наверно, она помогла ему раздеться. Она несколько раз выходила из комнаты и возвращалась с разными вещами — принесла чашку, наверно, еще термометр — на таком расстоянии разве увидишь?

— Барсук укусил его или нет?

— Укусить не укусил. Скорее, просто напугал. А странно…

— Что странно?

— Да вот с барсуком. Ведь они спят в это время года. Я сам смотрел по телевизору передачу про зимнюю спячку барсуков.

— Воздержитесь от ненужных подробностей.

— Понял.

— С сегодняшнего дня можете вернуться к обычным служебным обязанностям.

— Понял. — Он потеребил свой бинокль. — Любопытное было задание, позволю себе заметить.

— Воздержитесь от ненужных подробностей. И еще одно.

— Слушаю.

— Ваша манера докладывать оставляет желать много лучшего.

— Понял.

Иенсен подошел к дому, и горничная впустила его. Где-то пробили часы. Одиннадцать. Иенсен стоял с фуражкой в руке и ждал. Через пять минут появилась жена шефа.

— В такое время? — спросила она надменно. — Я уже не говорю о том, что мой супруг стал жертвой несчастного случая и лежит в постели.

— Я по очень важному делу. И срочному.

Она поднялась наверх и вернулась через несколько минут.

— Вот здесь телефон, можете поговорить с ним, но недолго.

Иенсен снял трубку.

Шеф казался очень изнуренным, но голос у него был четкий и мелодичный.

— Так-так… Значит, вы его посадили?

— Он задержан.

— Где он сейчас?

— Ближайшие три дня он проведет в шестнадцатом участке.

— Чудненько. Бедняга, без сомнения, душевнобольной.

Иенсен промолчал.

— Выяснилось еще что-нибудь любопытное во время следствия?

— Нет.

— Чудненько. Всего вам наилучшего.

— Еще одно.

— Покороче, пожалуйста. Вы поздно пришли, а у меня был нелегкий день.

— Прежде чем его задержали, он успел отправить второе анонимное письмо.

— Ах та-ак. А содержание вам известно?

— Если верить его словам, оно ничем не отличается от первого.

Молчание так затянулось, что Иенсен даже счел разговор оконченным. Когда шеф заговорил снова, у него стал другой голос:

— Значит, он, как и в прошлый раз, грозит взорвать здание?

— Очевидно.

— А была у него возможность пронести в здание взрывчатку и подложить ее?

— Едва ли.

— Но можете ли вы поручиться, что это совершенно исключено?

— Конечно, не могу. И все же это представляется абсолютно невероятным.

Голос шефа отразил глубокие раздумья. Помолчав тридцать секунд, шеф завершил разговор следующими словами:

— У меня нет сомнений, что он душевнобольной. Все это крайне неприятно. Впрочем, если и принимать какие-то меры, так ведь не раньше чем завтра. Итак, покойной ночи.

Домой Иенсен возвращался на малой скорости. Пробило полночь, а ему все еще оставалось добрых пятнадцать километров до города. Тут его обогнала большая черная машина.

Она удивительно напоминала машину шефа, хотя Иенсен не мог бы сказать с уверенностью, что это именно она.

Без малого в два он подъехал к своему дому.

Он устал, проголодался и совсем не испытывал почему-то того приятного чувства, которое появлялось у него всякий раз после законченного дела.

Он разделся в темноте, прошел на кухню, отмерил сто пятьдесят граммов и залпом осушил стакан. Потом прямо так, голый, подошел к мойке, ополоснул стакан, вернулся в комнату и лег.

Заснул он почти сразу. Последним, что успело на границе сна промелькнуть в его сознании, было чувство одиночества и неудовлетворенности.

27

Едва открыв глаза, Иенсен мгновенно стряхнул остатки сна. Что-то разбудило его, он только не знал что. Вряд ли это был какой-то звук извне — телефонный звонок или выкрик. Скорей всего, мирное течение сна нарушила мысль, острая и ослепительная, как вспышка магния. Но как только он открыл глаза, мысль исчезла.

Он немного полежал, глядя в потолок. Встал минут через пятнадцать и прошел на кухню. Электрочасы показывали без пяти семь, день недели — понедельник.