Гибель адмирала Канариса

— Нашей с вами профессии? Не похоже, чтобы когда-нибудь вы числились в команде какого-либо из кораблей флота Королевского Величества, тем более что…

— Вы прекрасно знаете, кто я, потому что уже узнали меня, — жестко осадил его англичанин. — Один из канонов нашей с вами профессии как раз в том и заключается, что при решении важных деловых вопросов мы не должны ломать комедию. Вы готовы обсуждать мои предложения серьезно, не заставляя меня прибегать к шантажу?

— Шантаж — самое бессмысленное, к чему вы и ваши люди можете прибегнуть, находясь в стране, в которой германское влияние сильнее, как и сам авторитет Германии намного выше, нежели авторитет Великобритании.

— Очень спорный тезис. Здесь действительно не очень уважают старую амбициозную Леди, но вполне терпимо относятся к ее весьма щедрым подданным. Тем не менее обсуждать наши предложения… о неких поставках, исключительно о поставках, — англичанин уже не скрывал своей иронии, — как вы понимаете, лучше всего на свежем воздухе.

— К вопросам поставок я всегда отношусь с особой тщательностью, — заверил его Канарис. С формальностями действительно пора было кончать.

14

Несмотря на жару, англичанин был одет в темно-синий костюм с блестящими пуговицами на удлиненном пиджаке, а ворот белой рубахи тщательно стягивался строгим коричневатым галстуком. Трость в руке тоже выдавала в нем английского денди, хотя и не скрывая офицерской выправки.

Впрочем, было похоже, что лейтенант умышленно рассекречивал свое подданство, памятуя о старинном шпионском правиле: «Лучший способ конспирации — отсутствие всякой конспирации!» Тем более что, несмотря на древнюю вражду двух океанских империй, англичан в Испании действительно уважали, чего нельзя было сказать о германцах, которых здесь недолюбливали и почему-то опасались. Недолюбливали, судя по всему, за мелочную расчетливость, граничащую с жадностью. А вот почему опасались — этого Канарис понять так и не смог.

Они вышли из представительства и, молча пройдя три квартала, вошли в фойе филиала итальянского «Банка ди Рома», основной капитал которого принадлежал ватиканской «черной знати».[22] Только теперь Канарис вспомнил, что однажды заметил, как человек, очень смахивающий на этого английского лейтенанта, входил в этот же банк. Но тогда он не сразу сообразил, кого именно напоминает ему этот человек; к тому же сбила с толку принадлежность банка.

— В свое время вам, господин Канарис, действительно удалось заметить меня входящим в этот банк, — англичанин предельно точно уловил этот, очень важный психологически, момент опознания.

— Какая наблюдательность! — кисло ухмыльнулся Канарис, хотя должен был бы, по крайней мере, удивиться. — А вот я вас что-то не припоминаю.

— Не юлите, капитан-лейтенант, я специально подставился вам, дабы напомнить о ваших «великобританских обязательствах». Но то ли вы действительно не успели разглядеть меня, то ли специально умудрились не узнать.

— Скорее второе.

— В таком случае, напомню о себе: лейтенант О’Коннел. А еще напомню, что это не первая наша встреча.

— Я не коллекционирую псевдонимов и разведывательных кличек.

— Это не псевдоним и не кличка.

— Уж не хотите ли вы сказать, что на задания по делам разведки выезжаете под своим собственным именем?

— В этом и состоит моя конспирация.

— Сомневаюсь, что только в этом.

— О’Коннел — моя настоящая фамилия, черт возьми, — вежливо возмутился его недоверием англичанин. — В дружественные нам страны я предпочитаю приезжать под своим именем и со своими собственными документами. Советую вам, Канарис, поступать точно так же.

— Тогда, в Плимуте, мне пришлось предъявлять те документы, которые позволили мне выжить в Латинской Америке и пересечь Атлантику, — не менее вежливо объяснил ему Вильгельм.

— Фальшивые документы — не самый большой грех разведчика.

— Для него это, скорее, реквизит, как для фокусника — колода карт или платочек в рукаве.

— Очень своевременное и мудрое толкование.

— Нам нетрудно будет договариваться — это вы хотите сказать?

— Опытные, умудренные жизнью люди, — развел руками англичанин. — Когда-то же она должна наступать — пора степенности и зрелости!

— Что привело вас ко мне, лейтенант?

— После вашего отплытия из Англии я проследил по карте путь вашего бегства из лагеря интернированных германских моряков, снятых с тонущего крейсера «Дрезден». Признаюсь, это впечатляет: остров Квириквина из архипелага Хуана Фернандеса, континентальное Чили, губительные перевалы Анд в обход чилийских и аргентинских пограничных постов.

— Поверьте, это не столь романтично, как вам представляется, лейтенант. Даже в восприятии такого романтика, какого вы видите сейчас перед собой.

— … Затем судно, на котором, выступая в роли кочегара, вы сумели наладить приятельские отношения с несколькими англичанами, дабы усовершенствовать свой английский, — все с той же долей восхищения завершил англичанин.

— Совсем уж несущественные детали.

— Не скромничайте, Канарис: совершить подобный вояж дано не каждому. Таким можно гордиться потом всю жизнь.

— С этим трудно не согласиться. При всей моей скромности.