Гибель адмирала Канариса

Канарис сел на жесткий, обшитый толстой бычьей кожей диван и с той же односложностью то ли попросил, то ли приказал:

— Подойди. Посиди.

Амита улыбнулась губами бордельной богини и, виляя бедрами, величественно уселась рядом с ним, но на таком расстоянии, чтобы адмирал не мог дотянуться до нее рукой. Так она садилась всегда, с тех пор, как они познакомились. Но когда Вильгельм подсаживался поближе к ней, никогда не отстранялась. Так было и на сей раз.

Канарис обнял ее за плечи, потерся подбородком о ее пышное плечо, потянулся губами к шее. Прошло несметное количество лет, а тело этой красивой женщины все еще пахло морем и солнечным пляжем Гран-Канарии. Но самое главное — оно по-прежнему оставалось соблазнительным и податливо-доступным.

В последнее время адмирал все чаще просил Амиту посидеть рядом с ним, и сама ее близость, воспоминания, которые эта близость навевала дурманящий запах сотворенного морскими волнами, южным солнцем и канарскими ветрами тела — все это возвращало его в молодость. Еще года два назад такая близость всегда заканчивалась любовными играми. Теперь пятидесятивосьмилетний адмирал явно поостыл к ним. Зато потребность видеть Амиту, ощущать ее, с вампирской сладострастностью впитывать ее успокаивающую, обволакивающую тело и душу энергию становилась все более навязчивой. И ничего поделать с этим Канарис не мог. Да и не хотел.

— Вы устали, мой гран-адмирал.

— Смертельно.

— На Канарских островах все выглядело бы по-иному.

— На Канарских островах — конечно же, по-иному, — покорно, бездумно согласился адмирал, хотя раньше подобные предположения вызывали у него ироничную ухмылку.

— Нам давно следовало уехать на Канары, гран-адмирал. Грех было отказываться от такой возможности.

— Следовало уехать, — безропотно согласился адмирал, понимая, что ссылки на его службу флоту и рейху, на всевозможные обстоятельства в прошлые и в нынешние времена в разговоре с Амитой смысла не имели.

Эта женщина, это дикое порождение Канарских островов, по-прежнему пребывала вне времени и обстоятельств. Правда, существовало еще пространство, но и оно ограничивалось для нее на карте мира только двумя точками: той, на которой они с адмиралом в данную минуту находились, и той, где — будь адмирал, по мнению Амиты, благоразумнее — должны были бы находиться: то есть на одном из Канарских островов.

Едва оказавшись в Берлине, Амита начала соблазнять его бегством на «острова предков». Ее мучила ностальгия, донимали берлинские холода и сырость. Ей хотелось библейского рая в шалаше. «А почему бы и нет? Если никто не сомневался, что Канарские острова — рай земной, то почему бы время от времени на них не появляться шалашам беглецов из ада?» — парировала она все более несмелые и неубедительные возражения своего патрона.

— Плохо, что мы не уехали на Канары еще тогда… — Амита никогда не расшифровывала, что скрывается за этим ее понятием, этой ее временной и смысловой недосказанностью — «тогда». А Канарис никогда и не пытался уточнять. «Еще тогда» так и оставалось загадкой их общих воспоминаний, тайной их авантюрного прошлого.

— Все у нас как-то не получалось… уехать.

— Это все война. Она началась слишком давно и так же давно должна была бы завершиться, — нежно поводила Амита ладонью по затылку адмирала.

— Давным-давно должна была бы завершиться, — согласился адмирал. — Вот только раньше мы с тобой об этом не думали.

— Очевидно, потому, что мы с вами были слишком молоды, а когда люди молоды, они думают только о том, о чем позволительно не думать.

— Только о том, о чем позволительно… — по своей давнишней привычке отвечал адмирал повторением двух-трех слов из сказанного Амитой.

— Но ведь на Канарах войны нет. Там ведь все еще нет войны, правда?

— Все еще нет, кажется…

— Там и не может быть войны! — убежденно молвила Амита. — Какая может быть война на Канарах?

— Такое даже невозможно себе представить, — явно подыгрывал ей адмирал.

— Датам никогда и не было войн, со дня их Господнего Сотворения. Кто в этом мире способен воевать на Гран-Канарии, Лансароте, Тенерифе, Йерро, Пальме или Фуэргевентуре?! — с ностальгической восхищенностью в голосе она произносила название каждого из островков своего немыслимо далекого во времени и пространстве архипелага.

— На Канарах война попросту невозможна, — с грустью в голосе признал Канарис. — Не найдется генерала, не говоря уж об адмирале, который бы решился развертывать военные действия на этих священных островках.

— Ты ведь не посылал туда свои корабли или субмарины? — вдруг встревожилась дочь Гран-Канарии.

— Ни одного судна.

— Я всегда знала, что ты у меня самый мудрый из всех гран-адмиралов.

То ли в свое время Канарис так и не смог объяснить Амите, что уже давным-давно не связан с морем, да к тому же никогда и не командовал германским флотом; то ли дочь Гран-Канарии так и не сумела понять этого. Но она почему-то твердо была убеждена, что судьба любого из боевых кораблей рейха так или иначе зависит от воли ее мудрого мужчины.

— А ведь, кроме тебя, никто не имеет права послать туда ни одного крейсера, ни одну субмарину, разве не так?