Гибель адмирала Канариса

Бригадефюрер не знал, как вести себя с Фёлькерсамом. Ему было известно, что барон-коммандос несколько раз отчаянно отличился. Первый раз — в воздушно-десантной операции в Бельгии, затем, год назад, — на Кавказе, где его десантный батальон мужественно удерживал перевал, а потом, ударив русским в спину, помог прорвать окружение, в которое попали два немецких полка с огромным госпитальным обозом. Подобные операции редко завершаются успехом, однако в тот раз Фёлькерсаму явно повезло.

Но странная вещь: несмотря на все заслуги барона и его отчаянную храбрость, повышать его в чине никто не торопился. Поэтому сейчас Шелленберг, остававшийся приверженцем строгой субординации, старался не только не упоминать чин Фёлькерсама, но и попросту забыть о нем, довольствуясь тем, что говорит с… бароном.

— А по-моему, господин бригадефюрер, мы вообще пытаемся ни о чем не думать. Ни о чем тревожном.

— Так, может быть, в этом и есть наше спасение?

— Знать бы еще, что спасение Германии — не Третьего рейха, а именно Германии — тоже заключается в нашем спасении, а не в нашей гибели.

— Можете не сомневаться: оно как раз заключается в нашей гибели, — снисходительно улыбнулся Шелленберг. — Чем меньше нас, творивших Третий рейх, останется в живых до конца войны, тем легче, с меньшими муками, будет рождаться рейх Четвертый.

…И эта наигранно-неестественная улыбка, придававшая холеному аристократическому лицу Шелленберга выражение то лукавой невинности, то откровенного, кондового идиотизма, — сохранялась до ворот виллы Канариса.

Канарису было крайне неприятно, что Брефт, как говаривал в подобных случаях генерал Остер, опять «принялся взрыхливать старые могилы». Он вообще не поощрял подобных воспоминаний, от кого бы они ни исходили, а уж тем более — от Брефта, никогда не входившего в состав руководства заговорщиков, хотя и знавшего непозволительно много. В самом деле непозволительно много…

Тем не менее адмирал вынужден был признать, что в принципе его агент прав: они упустили массу возможностей. В том числе упустил и он, всемогущий, как казалось многим из заговорщиков, шеф военной разведки вермахта, имевший под своим руководством целый орден рыцарей плаща и кинжала, владеющих мастерством перевоплощения и жизни в подполье.

И если сейчас Канарису до рези в желудке не хотелось, чтобы кто-либо из его окружения прибегал к подобным экскурсам в прошлое, то прежде всего потому, что сам слишком уж обостренно воспринимал собственную ответственность за всю эту нелепейшую цепь неудач и провалов.

Многие из тех, кто уже казнен или ожидает казни в тюрьме Плетцензее, могли поведать на суде лишь о событиях сорок третьего — сорок четвертого годов. Но Брефт, Остер, Крингер помнили, как все это начиналось еще в тридцать шестом. А ведь только очень немногие знали, что еще одиннадцать лет назад, по настоянию заговорщиков, советник имперского суда Ханс фон Дананьи начал составлять специальное досье, рассчитывая, что на его основании удастся организовать судебный процесс по делу Гитлера — уголовного и военно-политического преступника.

Да, он начал составлять его еще в тридцать третьем! Поэтому к лету тридцать восьмого, когда Гитлер объявил о намерении начать войну с Чехословакией, а следовательно, и с ее союзниками — Великобританией, Францией, США, — заговорщики, к которым почти открыто примыкали Канарис и его заместитель, генерал Остер, были готовы к двум вариантам свержения Гитлера: и к его убийству, и к аресту с последующим преданием суду. Хотя и понимали, что предпочтительнее сразу же, одним смертельным ударом, убрать фюрера. Слишком уж много оставалось у Гитлера фанатично преданных сторонников, чтобы рассчитывать, что его арест и предание суду не доведут дело до военных столкновений, массовых протестов, а то и настоящей гражданской войны.

Впрочем, существовал и еще один вариант отторжения фюрера от германского общества, заключавшийся в том, что его должны были объявить душевнобольным. Главным исполнителем этого плана стал профессор Карл Бонхёффер, в чьем распоряжении находилось психиатрическое отделение берлинской клиники «Шарите». Сразу же после ареста фюрера, осуществление которого возлагалось на генерала фон Вицлебена, начальника берлинской полиции графа Хельдорфа и его заместителя графа Фрица-Дитлофа фон Шуленбурга, профессор Бонхёффер обязан был возглавить врачебную комиссию, способную принудительно освидетельствовать фюрера как психически неполноценного, а следовательно…