Гибель адмирала Канариса

«А ведь адмирал и в самом деле давно работает на английскую разведку, — с каким-то странным облегчением вдруг подумал Шелленберг, не утруждая себя какими-либо доказательствами этого окончательного диагноза. Тем более что признание этого факта как-то сразу оправдало в собственных глазах его участие в аресте адмирала. — И потому взрывы, которые прозвучат сейчас на заводских окраинах Берлина, покажутся нашему агенту-двойнику в адмиральских эполетах мелодией Вагнера».

— Теперь вы сами видите, что решение мною принято, — уже несколько увереннее повторил Канарис, пытаясь не столько убедить Шелленберга, сколько самому утвердиться в этой самоубийственной мысли. Правда, Шелленберг так и не понял, каким образом эти его слова следует связывать с очередным налетом англо-американской авиации на столицу рейха и странным параличом подразделений «геринговских орлов».

— И все же мне, как и барону Фёлькерсаму, трудно понять вас, господин адмирал.

— В чем же трудность?! — снисходительно улыбнулся Канарис.

— Не терплю состояния обреченности. Независимо от того, в чьем поведении оно проявляется.

8

В Фюрстенберг они въезжали уже под вечер. Городок этот, мирно дремавший на краю Мекленбургского Поозерья,[47] пока что не привлекал особого внимания англо-американских летчиков, поэтому старинные улочки его, с томимыми жаждой древними фонтанчиками и потускневшими шпилями кирх, навевали на путников ностальгическую тоску по временам, воспетым Гете. Расположенный в огромной, испещренной десятками мелких озерец и речушек, болотистой низине Передней Померании, он впитывал в себя болотный дух окрестных заливных лугов и поражал воображение красотой миниатюрных, окаймленных ивами прудов, охватывавших все городские предместья, а в некоторых местах прорывавшихся и к центру городка.

Если где-то и следовало располагать Школу пограничной охраны, то, конечно же, в этой лесной болотистой местности, с глинистыми холмами, похожими на размытые ливнями курганы. Здесь сама природа позаботилась о создании «естественного полигона», на котором инструкторы школы могли определить все необходимые условия для подготовки будущих пограничников к самым сложным условиям службы.

— Следует полагать, что здесь я пока еще буду находиться под домашним арестом, — произнес вконец погрустневший адмирал, когда машина въехала во двор Школы пограничной охраны и безразличный ко всему увалень-курсант закрыл за ней старинные массивные ворота.

— Во всяком случае, обойдется без камеры, — с некоторым запозданием отозвался Шелленберг. Увлекшись осмотром городских окрестностей, он совершенно забыл о цели своей поездки в захолустный Фюрстенберг и о том, какого пассажира он сюда доставляет.

— Не уверен, — угрюмо проговорил Канарис. И куда только девался тот бойкий оптимизм, с которым он прощался со своей Амитой Канарией, которую Шелленберг про себя обычно называл «испанской канальей».

— И как мне воспринимать вашу неуверенность? — насмешливо поинтересовался Шелленберг, не понимая, с какой стати он обязан выступать еще и в роли утешителя государственного преступника Канариса.

— Мне приходилось бывать в этой школе в те времена, когда здесь готовили специальную группу морских пограничников. Здесь мощные подземелья, не уступающие подземельям Петропавловской крепости.

— Где это — Петропавловская крепость? — машинально поинтересовался Шелленберг.

— У русских, в Ленинграде. Крепость-тюрьма.

— Ах, у русских! У них подземелий хватает. В подобных вопросах они всегда оказывались предусмотрительнее.

— В царские времена там сидели наиболее опасные государственные преступники.

— На суде, адмирал, вы будете проходить по той же статье.

— Что совершенно безосновательно.

— Однако успокойтесь, русским мы вас не отдадим, ни под каким предлогом, — заверил его бригадефюрер.

— Представляю, как бы они обрадовались! — развел руками Канарис.

— Полагаете, что радость их была бы еще сильнее, чем радость пленивших вас англичан?

— Не ерничайте, Вальтер, — нестрогим голосом осадил его адмирал, прекрасно понимая, в какой связи бригадефюрер упомянул сейчас об англичанах.

— Боже упаси! Со всем возможным сочувствием к вам. К тому же не забывайте о том шансе, который представился вам во время ареста.

— Не будьте садистом, Вальтер. Хватит воспоминаний.

— Моих воспоминаний больше не последует. — Канарис не мог не обратить внимания на то, каким сухим и официальным стал голос Шелленберга. — Отныне вы будете предоставлены только своим собственным экскурсам в былые дни. Постарайтесь предаваться лишь наиболее сладостным из них.

— И что вы заладили со своими русскими и англичанами? Достаточно с меня и фюрстенбергских подземелий.

— Уверен, что в Фюрстенберге до подземелий дело не дойдет. Разве что начальнику школы бригадефюреру СС Трюмлеру взбредет в голову засадить вас за какое-то неповиновение в карцер.

— Даже так?

— Вместе с зашалившими курсантами, — уточнил Шелленберг, пытаясь преподнести это в виде шутки, но сразу же почувствовал, что она явно не удалась.