Гибель Атлантиды: Стихотворения. Поэма

Гремит пред входом во храм колесница.
Царя с семейством приветствую я;
В тени пилона проходит семья
Во двор мощеный. И царь, и царица
В одеждах белых; в хитоне простом
Царевна с веткой зеленой оливы.
Один царевич, как царь горделивый,
В тунике царской, в плаще золотом,
С алмазной цепью — эмблемою власти;
Алмазный обруч блестит на кудрях,
И тонко пахнут бесценные масти.
Всё так, как было при древних царях.

Его по-царски встречают хоралом;

Двумя жрецами почетно храним,
Он входит первым. И раб опахалом
Вечерний воздух колышет над ним.
Идем мы. Звонки гранитные плиты;
Им вторит отклик в изломах аркад.
Пред нами, в свете зажженных лампад,
Стоит высокий и взорам открытый
Служений царских алтарь, и к нему
Ведут ступени трех лестниц пологих;
На плоских чашах курильниц треногих
Алоэ тлеет; и тонет в дыму
Престол трехгранный цветного порфира.
Царевич всходит наверх к алтарю;
Наследник царства, подобно царю,
Впервые сам возлияние мира
Приносит в жертву Зиждителю Мира…
В косом потоке закатных лучей,
Как чаша крови, алеет елей.

В одном порыве горячих молений

Мы все безмолвно склонили колени;
Пред тайной смолк торжествующий хор;
Кадильным дымом наполнился двор:
Свершался древний обряд посвященья.
Любовью чистой исполнен был взор
Царевны юной, и, дань восхищенья,
Дрожали слезы в глубоких очах,
Как две росинки при лунных лучах.

Вновь гимн раздался, и проникновенно

Звучала песнь под бряцанье кадил.
Прекрасный, тихо царевич сходил;
Точеный лик просветлен вдохновенно,
В тазах мечтанье… Таинственно он
Приял величье царей вековое.
К нему навстречу иду я, и двое
Жрецов подходит с обеих сторон.

Лампады блещут, дымится алоэ…

Во двор в просветы меж белых колонн
Воздушно небо глядит голубое,
И только слышны в лазурном покое
Роптанье моря в немолчном прибое
Да сизых горлиц ласкающий стон.

Но гаснут тучек прозрачных волокна;

Потух на море отлив багреца,
И ранний сумрак в садах у дворца
Украдкой глянул в глубокие окна.

Росой покрылись поляны. Меж тем,

Готовясь к ночи венчальной, гарем
Жужжал последней дневною заботой.
Для встречи гостя невидимый кто-то
Спешил исполнить преданий наказ,
И слился здесь с повседневною былью
Волшебной сказки старинный рассказ.
Лениво брызжа душистою пылью,
Фонтаны слух чаровали, а глаз
Прельщался тканей тяжелых окраской,
Ковров пушистых цветистою лаской
И, в пестрой глине затейливых ваз,
Расцветкой яркой цветов благовонных;
Лампад висячих граненый топаз
Играл снопами лучей благосклонных,
И всё казалось причудливым сном:
Узоры шелка на мягких диванах,
Узоры стройных кувшинов с вином,
Узоры тонкой чеканки на жбанах.
А в круглых сводах невидимых ниш
Слегка курился дремотный гашиш,
Чтоб воля млела в желанных обманах.

Волненье, радость, надежды и страх

Средь жен-красавиц, избранниц счастливых:
Притворный холод в глазах горделивых
И трепет скрытой тревоги в сердцах.

Они все вместе собрались в купальне,

В саду тепличном. Ласкающе-тих,
Чуть слышным звоном доходит до них
Влюбленный голос мелодии дальней.

В саду, где пальм гладкоствольных листы

Склонились к иглам серебряных елей,
В пахучих травах вздыхают цветы,
Пасется стадо ручное газелей,
Павлины ходят, раскинув хвосты.

Как чаша, пруд; и ползучих растений

Листва к нему опустилась везде.
До дна уходят, белея в воде,
Широких лестниц крутые ступени;
Застыл недвижно, в спокойствии лени,
Прозрачной влаги сквозной малахит;
Там лотос, образ невинности, спит,
Там лебедь, с гордым величьем движений,
Беззвучно выплыв из дремлющей тени,
Блестящей дрожью воды окружен;
И, как виденья, по глади зеркальной
Легко скользят отражения жен…

Настал для сборов пред ночью венчальной

Последний важный и хлопотный час.
Снуют служанки вокруг водоема;
Готовят девы себя для приема
Супруга в блеске всех женских прикрас.
Уже исчерпан богатый запас
Всех тайн, идущих в изустном рассказе
От рода к роду с древнейшей поры:
Для лиц — составы смягчающих мазей,
Для рук — бальзамов привозных жиры,
Из тонко стертых жемчужин белила,
Сурьма и желтый толченый шафран,
Цветная пудра, оттенки румян
И, чар любовных победная сила,
Соблазна полный духов аромат.

Черед одежде. Борьба охватила

Красавиц-женщин. Их прихоть стократ
Меняет вкусы; со строгим разбором
Отвергнут ими убор за убором;
Всё новых тканей пленяет краса;
Они, спеша, примеряют наряды,
Подвески, цепи, венцы, пояса.
Снуют служанки… Звенят голоса…
Соперниц судят враждебные взгляды;
И то и дело, с дрожаньем руки,
В зеркальность медной блестящей доски
Глядится дева и просит ответа:
«Свежа ль? Прекрасна ль? Удачно ль одета
К лицу ли это убранство волос?..»
Соседки смотрят, кивают со смехом,
По в каждом сердце всё тот же вопрос:
«Кого судьба обласкает успехом?
Кому предсказан избранья почет?
Кто будет первой супругой счастливой
И первой ночи подругой стыдливой?
Чей миг бессмертья сегодня пробьет?..»

А небо в полночь нахмурилось строже.

Затмились звезды; ненастная мгла
Ползла туманом. Царевна легла.
Она безвольно томилась на ложе,
И сном забыться ей было невмочь.
Напрасно думы гнала она прочь,
Но мысль внушала всё то же, всё то же,
И жутко длилась бессонная ночь.

Метался ветер, и с жалобой гневной,

Бушуя, море рвалось из границ.
Во мраке плыли, смеясь над царевной,
Рои прекрасных девических лиц.

Лицо сменялось лицом непонятно;

Глаза чернели бездонною тьмой,
И губы, гордо, беззвучно, но внятно
Для сердца девы, шептали: «Он мой!»

Дышала радость в улыбке надменной,

Насмешка крылась, как вызов прямой.
В ответ, как эхо, одно неизменно:
«Он — мой! — твердила царевна, — он — мой!»

Но тени в танце неслись, торжествуя,

Под звон запястий и свадебных чаш;
И вновь чуть слышно, как звук поцелуя,
Истомный шепот змеился: «Он — наш!..»