Гибель богов

А я, не давая себе и мига передышки, осторожно тянул Зерно Судьбы вверх из его нежного хрустального вместилища. Бушующая в Реальности и Межреальности буря сейчас мало занимала меня. Огонёк Зерна пульсировал между моими ладонями; осторожно, стараясь не качнуть и не дернуть, затаив дыхание, я тянул Зерно к себе. Мерлин что-то громко выкрикнул, стоя над пылающим Замковым Очагом; и даже будучи всецело поглощен добыванием Зерна, я не мог не поразиться той исполинской мощи, которую он вложил в это заклинание. Приведённые им в действие силы способны были справиться со средних размеров Темной Армией.

И одновременно со словами Мерлинова могущественного заклятья я наконец достал свою бесценную добычу. Зерно Судьбы лежало у меня на ладони.

А доктор Ансельм держал на руках сморщенный красный комок, тотчас же разразившийся злым криком.

После заклятия Мерлина буря стала утихать, дрожь пола и стен мало-помалу ослабла. Я ощутил согласованные, мощные удары соединенных сил Магов Совета; сдвинутые, перемешанные мной Пласты Мироздания постепенно возвращались на прежние места. Зерно Судьбы я спрятал в ладанку на груди и тотчас ощутил идущее от неё тепло. Больше дел в Замке у меня не оставалось, как я думал тогда сгоряча; я даже не зашёл в свои здешние покои, раскланиваться с кем-либо также не имело смысла. Ни на кого не глядя, я пошёл прочь. И до самого парапета я чувствовал спиной холодный взгляд Великого Мерлина.

Оставив немного денег и еды пришедшей в себя после тяжких родов женщине, добросердечный купец дал команду двигаться дальше. Доктор Ансельм, оседлав свою смирную лошадку, казался чем-то чрезвычайно взволнованным, едва ли не испуганным.

— Вы как будто не в себе, добрый мой Ансельм, — заметил купец, внезапно позабывший о своём желании где-либо передохнуть. — Что вас так удивило?

— Удивило, патрон? — оглянувшись и нагибаясь к уху купца, горячо зашептал доктор. — Скажите лучше — ужаснуло! Я принял немало родов — но я никогда не видел младенцев с глазами проживших долгую жизнь старцев!

— Ну уж прямо? — усомнился купец, отличавшийся большим здравомыслием.

— Я совершенно уверен, патрон, — закивал головой Ансельм. — Это были глаза недоброго старика, долго живущего и много повидавшего. А потом — мне показалось, что я схожу с ума, — эти жуткие глаза внезапно уменьшились, изменились, обессмыслились, став как у обычного новорождённого. Бр-р! Светлый Ямерт, убереги нас от лживых видений Мрака! — Ансельм сделал оберегающий жест. Купец повторил его, но без особой набожности. Заметно было, что рассказ молодого доктора не произвёл на него особо сильного впечатления. Караван постепенно скрылся за поворотом.

Я проводил их взглядом, плотнее завертываясь в серый нищенский плащ. Что ж… место неплохое, чистое, рядом источник. Селение в полумиле, неподалёку лес, река. Теперь посмотрим, где можно будет устроиться. Пожалуй, вот здесь, за пригорком, чтобы не так тянуло от воды… Я развязал котомку и достал остро отточенный плотницкий топор. Через час у меня получился вполне сносный шатёр-балаган, на первое время, пока не обзаведусь жилищем попристойнее. И вообще, с мыслью о дворцах, перинах и подушках придётся на время расстаться. Я кое-как разложил свои нехитрые пожитки и отправился в хижину через дорогу.

— Можно войти? — Я осторожно постучал посохом о косяк. Вопрос мой задавался исключительно из вежливости: рассохшаяся и потрескавшаяся дверь всё равно стояла приоткрытой.

— Кого там тьма несёт? — ответил мне хриплый и слабый голос, лишь отдалённо напоминающий женский.

— Слышал я, ты родила сегодня, зашёл узнать, не надо ли чего, — пояснил я, не ступая за порог. — Воды там или дров… Я твой новый сосед буду.

— Ну, дела, — зло усмехнулись в темноте лачуги. («И откуда у неё только силы берутся?» — удивился я.) — Всю жизнь только били да пинали, слова доброго никто не сказал, а сегодня один за одним жалеть начали. Ну, ладно, заходи, посмотрим, какой ты там, жалельщик.

Из темноты раздался резкий и злой крик ребенка.

Селение, возле которого стояли наши хижины, звалось Йоль; чтобы поселиться в нём, новоприбывшему требовалось уплатить пошлину; кто не мог — не имел права обосновываться ближе полумили от крайних домов. Со Свавой, матерью моего Ученика, мы поладили быстро. Насколько я понял, настоящей нищенкой она никогда не была, о прошлом говорила неохотно, а я не допытывался и не старался вызнать своими средствами — что мне в нём! Вскоре она уже не могла без меня обходиться: у неё — мальчишка исходил криком, даже поев, в моих же руках — замолкал мгновенно и мирно засыпал. Вдобавок я нашёл общий язык с олдерменом Йоля, став пользовать за гроши людей и скотину. Потом предсказал погоду, посрамив деревенских знатоков, и к весне мы со Свавой уже могли бы жить в селении, но она отказывалась, не могла забыть оскорблений, а главное — такое положение входило в мои планы. Чем меньше свидетелей, тем лучше.