Гибель «Демократии»

Несмотря на демократические преобразования в России, чиновничество в ней оставалось сплоченной кастой. Велениями Государственной Думы министры приходили и уходили, а легионы бюрократов оставались на своих местах, ловко манипулируя входящими и исходящими бумагами. Вчерашнему изгою нечего было и мечтать пробиться сквозь монолитное единство традиционных носителей государственного вероисповедания. Только Комитет общественной безопасности да еще милиция широко распахнули двери всем желающим служить новому политическому режиму, гарантируя полное отсутствие конкуренции со стороны старых служащих. Именно в этих обстоятельствах способности молодого человека были оценены сполна, а его индивидуализм поставлен на службу делу – Блюмкин стал агентом по особым поручениям. К лету 1919 года он заслуженно считался в Комитете одним из лучших специалистов по выполнению самых деликатных заданий, которые требовали пренебрежения моральными нормами.

Среди сослуживцев Яков выделялся еще и непревзойденным артистизмом в оперативной работе. Поступи он на сцену, может быть, в России стало бы одним хорошим актером больше. Но природный авантюризм толкал его в число тех, кто стремился повелевать людьми не среди картонных декораций, а в реальной жизни. Другой стороной заложенного в нем таланта к лицедейству являлась способность чувствовать партнера. При всем своем индивидуализме, он умел легко сходиться с людьми. Зачастую ему было достаточно одного взгляда, чтобы понять сущность человека, с ходу определить его слабые и сильные стороны. Единственное, чего он боялся, это встреч с женщинами, у которых природная интуиция была подкреплена умом. Соединение двух таких качеств позволяло их обладательницам видеть истинное лицо Якова под любой маской.

Когда того требовали обстоятельства, в подчинение Блюмкину поступало необходимое количество агентов местных отделений КОБа. Работа по «севастопольскому» делу как раз относилась к такому случаю. Поэтому спустя сутки после гибели линкора он сидел в укромном уголке ресторана «Гранд-Отель» и внимательно слушал сбивчивый рассказ осведомителя – бывшего прапорщика по Адмиралтейству, а ныне курортного жиголо Поволяева. по иронии судьбы носившего имя персонажа «Ревизора» – Иван Александрович. Оперативник давно понял, что перед ним находится довольно дрянной человечишко, но ничем не выдавал своего открытия, а напротив, поощрительно кивая, вежливо внимал собеседнику. Подобно старателю Блюмкин умело выхватывал крупицы ценной информации, а потоку словесной шелухи позволял беспрепятственно уноситься прочь.

– Все разузнал досконально, как вы велели, – докладывал вполголоса молодой человек, косясь на графинчик с водкой. – Шувалов находится в Севастополе более двух недель. Проживал на Корабельной стороне в доме отставного докмейстера Семененко, но сегодня переехал в гостиницу Киста. Управляющий мне по знакомству сказал, что поручик вселился в номер из числа отведенных для петроградской комиссии. Записаться в библиотеку, полагаю, ему помог профессор Щетинин, наш археолог… А вернее, его дочь – весьма пикантная девица. Пользуется повышенным вниманием со стороны мужчин, но в последнее время появляется на людях исключительно в обществе господина Шувалова…

Блюмкин слушал подробный пересказ слухов о романе поручика с Аглаей Щетининой, попутно размышляя о своем собеседнике. Если ему, Якову, революция дала реальный шанс добиться в жизни многого, то Иван Поволяев вполне справедливо мог считаться ее жертвой.

Выходец из тульского дворянства, в 1914 году он весьма посредственно окончил губернскую гимназию, хотя и обладал неплохими способностями к точным наукам. Когда в Европе заполыхал пожар Великой войны, юноша не последовал примеру своих славных предков, свершавших подвиги в баталиях былых времен. Привыкнув в старших классах получать от жизни в первую очередь удовольствия, Иван не собирался подвергать себя опасности под германскими пулями и снарядами. Он собрал волю в кулак и сумел выдержать вступительные испытания на физико-математическое отделение Московского университета. Полтора года молодому человеку удалось продержаться в стенах почтенного учебного заведения, но привычка к праздности взяла свое, и дело закончилось отчислением за неуспеваемость.