Гибель «Демократии»

– Помнишь, Алексис, как Грибоедов отозвался о декабристах? «Десять прапорщиков хотят перевернуть Россию». Казалось бы, смешно, но все-таки попытались. И кровушка пролилась, и император на волосок от гибели прошел… Если это только наши мичманцы затеяли, тогда один расклад. А ежели ими из-под шпиля руководят? Сам понимаешь, тут уже другой пасьянс… Но в одном я убежден твердо – не могли они утопить «Демократию», пусть даже всеми фибрами души ненавидели само понятие.

– Хорошо, будем считать, с этим покончено, – подвел итог начальник контрразведки. – Теперь расскажи нам о турках.

– А я думал, – усмехнулся Храбро-Василевский, – ты мне расскажешь, что за доброхоты с турецким акцентом последнее время крутятся вокруг эскадры. Угощают матросов табачком, рахат-лукумом, в друзья набиваются.

– Чего хотят?

– Кто их знает? – пожал плечами Владимир Иосифович. – Это скорее по твоей части, либо чижиков из КОБа.

– Ладно, разберемся, – энергично махнул рукой Жохов. – Кто из твоих знался с этими турками?

– Вызовешь кондуктора Угрюмова, из боцманской команды. Он тебе подробно доложит, кто из матросов соблазнился на стамбульские табаки да на восточные сласти. Еще чем тебе помочь?

Начальник контрразведки полистал блокнот, затем сказал:

– Нужно два отдельных помещения, где мы с поручиком могли бы без помех поговорить с офицерами и членами команды из тех, кто общался со спасенными с «Демократии»: гребцами шлюпок, санитарами и тому подобным индивидами. Нам также понадобятся рассыльные для вызова очередных собеседников.

Старший офицер встал с кресла, следом поднялись контрразведчики. Капитан 2 ранга надел фуражку; немного подумав, объявил:

– Ты, Алексис, располагайся в моей каюте, а Петру Андреевичу могу предложить канцелярию строевой части. Побудьте здесь немного, я пришлю матроса, крторый проведет вас на место и будет выполнять ваши распоряжения.

Затем напустил на себя торжественный вид и провозгласил:

– Господа! От имени кают-компании линкора «Воля» приглашаю вас на обед. Прошу спланировать ваши занятия так, чтобы к часу пополудни быть за обеденным столом. Без опозданий.

Он вышел, а минут через десять в дверь постучали. Петр, выглянувший в коридор, обнаружил там двух матросов. Один из них, по фамилии Евченко – коренастый, со смуглым, словно вырубленным из куска горной породы, лицом, поступил в распоряжение Шувалова. Другой, разбитной парень со щегольски закрученными усиками, достался Жохову. Ожидая посыльных, офицеры успели не только распределить между собой список лиц, с которыми предстояло побеседовать, но и обсудить визит поручика на телеграф. В итоге было решено найти Москвича (так окрестили фигуранта), чтобы лучше к нему присмотреться. Уж больно подозрительным на фоне произошедших событий выглядел текст отправленной им телеграммы. Опыт недавней войны показал, что вражеская агентура успешно передавала собранную информацию, маскируя ее под коммерческую переписку. Особенно активно немецкие шпионы пользовались телеграфом в начальный период войны, когда сообщали о ходе мобилизации. Органы контрразведки и жандармерии оказались не в состоянии выявить шпионские послания в бесчисленном множестве депеш, а тем более раскрыть их истинный смысл.

Находясь под громадным впечатлением от близкого знакомства с боевым кораблем, Шувалов с некоторой робостью начал допрос первого по списку офицера – командира четвертой башни мичмана Каткова. Но уже скоро уважительное, на грани пиетета отношение к морякам, начало сменяться чувством раздражения, Мичман держался с явной неприязнью, на вопросы отвечал неохотно, сухо и предельно сжато. Лед отчуждения не смогло растопить даже всплывшее в разговоре обстоятельство, что Петр хорошо знал московских родственников Каткова, бывал у них запросто, считаясь другом дома.

Немного иначе держался следующий собеседник, носивший литературную фамилию Панаев. Он охотно беседовал на любые отвлеченные темы, стараясь всячески выразить свою приязнь поручику. Однако едва разговор касался поездки офицеров «Воли» на «Демократию», он становился немногословен. По его утверждению, целью визита было совместное музицирование, что уставом не возбранялось, а командованием рассматривалось положительно. Да и матросы начинали понемногу проявлять неподдельный интерес к концертам классической музыки, которые вечерами звучали на юте линкора («Знаете ли, поручик, эдакое приобщение народа к культуре»). Что же касается подозрительных обстоятельств, которые могли бы указать на приближение катастрофы, то таковые им не были замечены.

Терпеливо внимая пространным речам Панаева, Петр не заметил, как пролетело время. Мичман вдруг прервался на полуслове и объявил, что ему необходимо успеть переодеться к обеду, после чего исчез. Спохватившись, Шувалов тоже, начал собираться: привел в порядок бумаги на столе, тщательно запомнил их расположение. Блокнот с рабочими записями положил в карман френча. Выйдя в коридор, дождался, пока писарь запрет дверь, и, поторапливая Евченко, устремился в кают-компанию.

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ