Гибель дракона

— Я ничего не скажу, товарищ. Даже имени. А так много хотелось бы сделать! — неожиданно вырвалось у него. — Прощай. Мир вечен, а жизнь коротка, нужно спешить... — и почти бегом двинулся вниз по склону, догоняя ушедших вперед разведчиков.

Римота стоял, прислонившись к толстому стволу сосны, и думал. Думал о жизни, которая бежит быстрее, чем ветер. Думал о борьбе, которая предстояла ему, — на всю жизнь.

— Он смелый, наш Чы, — Римота не слышал, как к нему подошел боец заставы. — Храбрый. Его боится смерть, — говорил боец убежденно. — Большой командир будет. Ты его еще не знаешь, а я ходил с ним под Цицикар. Мы тогда вывезли два грузовика с оружием. Чы переоделся в форму офицера-японца... ох, и боялся же я тогда! А он... улыбался.

Да, Римота почти не знал Чы Де-эне, человека с быстрыми черными глазами, и, глядя вслед ушедшим, мог ли он предполагать, что это прощание будет их последней встречей?

Пока есть жизнь, живет и надежда.

19

Калитка была приоткрыта, и Лиза, сидя на крылечке, смотрела на пустынную улицу с полицейским на перекрестке. Но вряд ли она, погруженная в свои тревожные мысли, видела что-либо. Только одно было у нее на уме: какой ответ принесет Миша? Скорее бы! «Скорее!» — шептала Лиза. Уж будь что будет, но она, хотя и страшно без согласия отца, все равно никому-никому не отдаст Михаила. Все равно они будут вместе. Убегут на Родину — ищи тогда, старый скряга! Миша еще год назад звал ее в Россию. Из-за угла вышел Михаил, быстро пересек улицу. Девушка вздрогнула и встала.

— Лизонька, я решил... — Михаил с отчаянной смелостью взглянул ей в лицо, — решил обойтись без отцовского согласия.

Лиза смотрела на него со страхом.

— Решил уйти из дома и проситься в советское подданство, — Михаил замолчал.

— Ну? А он-то что?

— Рассердился и... — Михаил передохнул. — Тогда я повернулся и ушел. Больше я туда никогда не пойду!

Лиза заплакала, закрыв лицо платком. В комнату вошел Федор Григорьевич.

— Не согласился? — спросил он, исподлобья глядя на Михаила.

— Нет, — Михаил опустил голову. — Я ушел из дома.

Федор Григорьевич сел к столу, положил на чистую скатерть мозолистые руки, все в ссадинах.

— Ну вот тебе, Миша, мой совет, — Федор Григорьевич пошевелил пальцами. — Переходи в советское подданство и... женитесь. Нечего канитель тянуть. Я против счастья Лизы не пойду. Но... До того, как перейдешь в советское подданство, о женитьбе говорить не будем.

Лиза легко и радостно перевела дыхание.

— Да я... — Михаил задохнулся. — Я завтра же! Завтра пойду к консулу! — он схватил руки Лизы и сжал их. Девушка ахнула. Федор Григорьевич засмеялся и вышел в сени: у него много забот...

Спать Михаила положили в сенях, на сдвинутых скамейках. Лиза отдала ему свое одеяло и подушку. Михаил отказывался, она настаивала, а Федор Григорьевич, слушая, как они уговаривают друг друга, улыбался и покусывал ус. Эх, молодежь!.. Вот и он с Машей, стройной да тоненькой, пришел когда-то на это место. На себе возили доски, сами штукатурили стены, спали под навесом из старья — тянулись, тянулись к собственному дому... Умерла веселая Маша, разлетелись сыновья... И живы ли? Вот и последняя — тоже уйдет. Отпускать ли? Может, лучше увезти ее в Россию? Дело молодое, забудется. Ой ли? — остановил себя Федор Григорьевич. — Разве такое забывается? Забыл бы он Машу?.. Вот с Мишкой неладно. Ну да бог милостив. Не всегда же старик Зотов злобиться будет.

Федор Григорьевич незаметно уснул и не слышал возбужденного шепота молодых, не видел их горячо сплетенных рук.

Разбудил Федора Григорьевича требовательный стук в дверь.

— Кто тут? — тревожно откликнулся Михаил. — Отпирай! — зло кричали за дверью.

Ковров узнал голос русского околоточного — «новосела» из казаков, пришедших в Хайлар вместе с Семеновым. Федор Григорьевич встал, накинул на плечи старенькое пальтишко и не успел зажечь лампу, как в комнату ворвались четверо: трое солдат-японцев и околоточный — ехидный старикашка с шашкой в потрепанных ножнах на боку. На новые ножны он вот уже двадцать лет собирал деньги с жителей.

— Спишь, земляк? — спросил он, поставив на стол зажженный фонарь. — Я к тебе по делу, — и засмеялся.

Сердце Коврова сжалось. Что еще? Он вспомнил письма сыновей. Нет, ничего в них не было такого, за что можно приводить японцев.

— Ты не пужайся, — продолжал околоточный посмеиваясь, — до тебя еще черед не дошел... Лизавета дома?

Федор Григорьевич бессильно опустился на сундук. В дверях, отгороженный штыком японца, стоял бледный Михаил.

Околоточный кивнул, и два солдата распахнули дверь в комнатушку Лизы. Она сидела на кровати одетая. Японцы схватили ее и поволокли к двери. Лиза не упиралась, не кричала, а только безумно расширенными глазами смотрела на отца, на Михаила. Старик поднялся, но сейчас же ему в грудь уперся штык. Федор Григорьевич, не чувствуя боли, рванулся. Раздирая кожу, штык вонзился в тело. Оттолкнув винтовку, Федор Григорьевич кинулся к Лизе, но удар по голове опрокинул его навзничь. Потом показалась черная точка. Она ширилась, росла, затмевала свет. От второго удара Ковров потерял сознание.