— Япония будет разбита — это же совершенно очевидно, — заговорил Гонмо, тщательно следя за соседом уголком глаза. «Приходится, черт побери, обосновывать чужое „грехопадение“ идеологическими факторами! — думал он со злой усмешкой. — Убеждать негра, что он черен. Если уж ты пришел ко мне по первому зову, нечего ломаться! Запрашивай цену и выкладывай начистоту. Если женщина едет в полночь пить вино с мужчиной в глухой лес, то...» И продолжая вслух: — Даже слепой, не глядя на карту, скажет: вы проиграли войну. У вас много фанатизма, но плохое оружие. И его мало. Вы заказываете и строите хорошие корабли, но их вооружение известно нам, — не первый раз Гонмо «обрабатывал нужный материал», привык к любым «позам» колеблющихся «патриотов». Каждому непременно хочется оправдать свои поступки «несчастным стечением обстоятельств». — Ваш последний серьезный резерв — Квантунская армия. Но в ноябре вам нужно наступать, если немцы — помоги им бог! — возьмут Сталинград. Ваше новое оружие вряд ли поможет вам: вы просто не успеете его разработать. Я предлагаю научное сотрудничество. Мне кажется, чек на пятьдесят тысяч иен через банк Мицубиси гораздо лучше, чем пуля в затылок по приговору суда.
— Давайте чек, — ровно сказал японец и, придирчиво оглядев документ, кивнул. — Теперь можете включать верхний аппарат. Я полагаю, вам неудобно, мистер Гонмо, нажимать рычажок ногой.
Разведчик даже присвистнул от восхищения.
— А вы молодчина, Кавасима, — заявил он, хлопая японца по плечу. Тот брезгливо отодвинулся. — Ну, ну, — примирительно проговорил Гонмо, — нечего дуться. Мы еще поработаем, господин дока! Прошу...
Машина тронулась.
Когда Кавасима выговорился, на востоке уже светлела полоса зари. Гонмо простился с генералом на девятом повороте со станции Пинфань. Машина быстро потерялась в предрассветных сумерках. Кавасима достал спрятанное охотничье ружье и пошел, шумно раздвигая кусты. Он довольно посмеивался: сказано только то, что известно любому микробиологу.
Гонмо, заправив машину, мчался по дороге на Чан-Чунь. Его уже не интересовали повороты, он потерял вкус к пейзажам. Вечером он был в городе. Подъезжая к домику на окраине, опять заметил японца в сером пиджаке и белых измятых брюках. Или показалось? Шалят нервишки!.. Поставив машину в сарай, неторопливо вытер руки, украдкой оглядывая пустынную улицу. Никого. Насвистывая мелодию модной японской песенки о разлученных войной влюбленных, вошел в дом.
Его ждали.
— Господин подполковник, все сделано, — Гонмо протянул сверток. Подполковник довольно заурчал, прижимая сверток к толстому животу, обтянутому ярким пестрым халатом.
Герр Клюге, специальный корреспондент берлинской газеты «Фёлькишер беобахтер», закончил разборку утренней почты. Никакие треволнения, казалось, не могли вывести этого медлительного, склонного к полноте человека из состояния устойчивого равновесия. Прочитав, однако же, несколько строк, появившихся на тонкой бумаге после нагревания над электрической плиткой, Клюге изменился в лице. Сбросив еще не распечатанные конверты в ящик письменного стола, он быстро оделся и вышел на улицу. Клюге спешил. Он подозвал не рикшу, а такси, и через несколько минут уже входил в подъезд укромного особняка, расположенного на одной из тихих улиц в предместье Харбина. Швейцар молча, с поклоном принял пальто и распахнул дверь в приемную. Клюге не мог ждать в приемной. Он прошел мимо удивленного слуги прямо в кабинет хозяина.
— Поверьте, герр Семенов, — начал он, едва проговорив приветствие, — только весьма срочное дело заставило меня... — Не дожидаясь приглашения, Клюге сел в кресло и подобрал ноги, готовый каждую минуту вскочить. — Мы с вами деловые люди, герр Семенов, — продолжал он, — и избегнем этих, — он пошевелил растопыренными пальцами, — японских церемоний.
— Слушаюсь.
— Мы одни?.. Сегодня ночью ваш Кавасима продал секрет Исии американскому разведчику.
Семенов не сумел скрыть испуганного движения.
— О, это вас пугает? — быстро бросил немец. — Я вам достаточно много плачу, Семенов, чтобы вы не продавались налево и направо. Этот американец был у вас. — Заметив протестующий жест атамана, Клюге брезгливо поморщился. — Это уже не имеет значения. Я знал, что вы поступите именно так. И не это меня интересует.
Клюге замолчал, раскуривая толстую, дурно пахнущую сигару. Синие тени под глазами Семенова выступили резче. Он наклонил голову, упираясь подбородком в грудь.
— Дело вот в чем. Сведения Кавасимы необходимо иметь мне. Америке они пока ни к чему. Может быть, после...
— Говорите яснее, — прохрипел атаман.
— Две ленты со звукозаписывающего аппарата. — «Не рассказать ли ему, откуда у меня эти сведения?» — внутренне усмехнулся Клюге.
Он знал: пока Гонмо ходил в дом, машина была тщательно осмотрена механиком-японцем. За верность этого японца может ручаться сам Риббентроп.
— Где эти ленты? — коротко спросил Семенов, сам удивившись так скоро вновь обретенной выдержке.
— Окраина Чанчуня. — Клюге назвал адрес.
— Швейцарский подданный Гонмо?
Клюге молча кивнул.
— Я позвоню.