Майор уже не слышал его. Да, теперь можно принять решение. Уничтожить! Как бешеных собак. Чтобы неповадно было в другой раз... Сгибнев поднял телефонную трубку.
— Начальника штаба. Прикажете пропустить японцев за линию рубежа на триста-пятьсот метров. Пусть батальон отойдет. Да. Ни в коем случае не оставлять убитых и раненых. Конечно, своих. Потом с фланга ударят пограничники и наши батальоны. Отрезать противника от границы и... — майор замолчал, слушая. — Точно!
На рассвете со стороны японцев появились три офицера с белым флагом. Их провели к майору Подгалло. Он находился в цепи солдат, в передних окопах, рядом с Карповым, легко раненым в руку. Капитан японской армии, сухощавый и стройный, одетый в меховую куртку и лохматые унты, небрежно кивнул майору и процедил:
— Ваши сордаты убито пять. На наша сторона. Вы дерари нападение.
— Что вам нужно? — прервал его майор.
— Наша сторона требует сордат домой. Все — убитый и раненый.
— Верните трупы красноармейцев, захваченные вами, — майор знал, что японец лжет, в полку только трое убитых, но их тела лежат в сан-пункте.
Это требование не смутило капитана.
— Ваши сордаты, — высокомерно сообщил он, — вернуты ваша консур в Чанчуне.
— Тогда прекратим разговор, — майор встал. — Ваших солдат мы передадим вашему послу. Дежурный! Проводите парламентеров!
Капитан опешил. Он явно не ожидал такого оборота дела. Нет, он не может уйти ни с чем. Торопясь и еще больше коверкая русские слова, он настаивал на своем:
— Наша сордата забруждарся. Ночью быр сирьно пурга. Вы их стреряри. Бедный сордат хотер подышать свежий воздуха.
Но капитана отправили ни с чем. Только к вечеру пришло приказание вернуть пленных и позволить японцам убрать трупы своих солдат.
В санчасти, куда Карпов добрался в полдень, его встретила Ольга. Забыв, что кругом люди, она обняла его. В глазах ее были слезы, и Карпову вдруг захотелось заново пережить бой, и свое ранение, и последнюю атаку. Ее слезы, ее горячие объятия стоили этого! Он стоял безмолвно, слыша, как где-то около него, совсем близко, билось ее сердце.
Испуганно косясь на советских солдат, безоружные японцы убирали трупы. Метрах в ста от рубежа стояли нагруженные повозки. Подгалло подошел к ним, чтобы поторопить с отправкой. Ездовые поняли его без переводчика. Заскрипели по снегу колеса, закачались мерзлые руки.
Услужливый ветер засыпал снегом следы колес, и вскоре уже ничто не напоминало о бое. Кружилась среди сопок вьюга. Оглушительно лопались на морозе камни. Снег слепил глаза постовым, намерзали ледяные корки на бровях, ресницах, на поднятых воротниках полушубков.
Граница оставалась неприступной.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
Город окружали сопки, и окраинные домишки карабкались на их каменистые склоны, затянутые сейчас лиловатой дымкой цветущего багульника. Озерки мутной воды блестели в кустарнике. Ручейки бежали вдоль улиц.
Весна!
Даже гольцы — угрюмые стражи распадков — зазеленели майским бархатистым мхом. Возле валунов, под соснами, среди россыпей камней, утренними звездами сияли подснежники.
Весна!
Карпов приехал из Москвы днем. В штабе фронта он добился назначения в свой полк. В ожидании поезда, который отправлялся только вечером, он бродил по тихим улицам городка, вспоминая шумную Москву, потоки автомобилей, строгих милиционеров-регулировщиков. А здесь — переходи улицу, где вздумается, не опасаясь ни транспорта, ни свистка. Карпов улыбнулся этой праздной мысли. Уж больно денек хорош! А впереди — родной полк. И Ольга. Сколько писем написали они друг другу за это время! И обо всем договорились. Кончится война — и навсегда вместе... Возле репродуктора на площади стояли люди, слушали сводку Информбюро. Бои — в Берлине. Горит рейхстаг... Да, там скоро конец.
В зале ожидания почти никого не было. Опередив Карпова, к окошечку кассы подошел капитан, он даже со спины показался Карпову знакомым. Капитан снял фуражку, вытер платком выбритую до синевы голову. На затылке темнел лиловатый шрам, уходивший вперед, к уху. «Из фронтовиков», — решил Карпов. Капитан получил билет и шагнул в сторону. Карпов протянул кассиру свое требование, но, взглянув капитану в лицо, отдернул руку. Пшеничные усы... лохматые брови... карие глаза...
— Самохвал!
— Карпов? — недоверчиво протянул Самохвал и вдруг сгреб его в охапку. — Смотри ты! Встретились! В полк?
— В полк.
— Ух ты... Бывает же, что так повезет!
— Что тебе дают?
— Батальон.
— Какой?
— Первый.
— Разрешите представиться, — засмеялся Карпов. — Ваш заместитель по политической части.
Карпов отметил про себя, что Самохвал заметно изменился. Лицо посуровело, в усах появилась преждевременная седина, глаза погрустнели, словно пряталась в душе непроходящая боль. Постарел Самохвал. Постарел.