Гибель гигантов

— Вот в чем недостаток империи. Отребье со всего мира считает себя ее гражданами.

Вошла нянька с Малышом. Ему было уже два с половиной года, это был пухлый бутуз с густыми и светлыми, как у матери, волосами. Он подбежал к Би, и она усадила его на колени.

— Я ел кашу, а няня рассыпала сахар! — сказал он и засмеялся. Для него это стало главным событием дня.

Фиц подумал, что с ребенком Би раскрывалась с самой лучшей стороны. Выражение ее лица смягчилось, она ласково заговорила с ним, стала гладить и целовать. Через минуту он сполз с ее колен и вразвалочку направился к Фицу.

— Ну как, мой маленький солдат? — сказал Фиц. — Вырастешь — будешь стрелять немцев?

— Бах! Бах! — сказал Малыш.

Фиц заметил, что у Малыша течет из носа.

— Джонс, у него что, простуда? — резко спросил он.

Нянька испугалась. Она была молодая, совсем девчонка, из Эйбрауэна, правда, окончила специальные курсы.

— Нет, милорд, я уверена, что нет. Ведь сейчас июнь!

— Простуда случается и летом.

— Весь день он чувствовал себя прекрасно. Просто небольшой насморк.

— Да, конечно!

Фиц вынул из внутреннего нагрудного кармана фрака льняной платок и вытер Малышу нос.

— Он не играл с другими детьми?

— Нет, сэр, ни в коем случае!

— А в парке?

— В тех местах, где ходим мы, гуляют только дети из благородных семей. Я очень слежу за этим.

— Надеюсь, что так. Этот ребенок — наследник титула Фицгербертов, а может, и княжеского титула в России. — Фиц поставил Малыша на пол, и тот вернулся к няньке.

Появился Граут, неся на серебряном подносе конверт.

— Милорд, телеграмма! — объявил он. — Адресована графине.

Фиц сделал знак, чтобы Граут подал телеграмму Би. Она нахмурилась — в военное время всем страшно получать телеграммы — и вскрыла конверт. Пробежав глазами по тексту, она горестно вскрикнула.

— Что случилось? — вскочил Фиц.

— Мой брат…

— Он жив?

— Он ранен… — Она зарыдала. — Ему ампутировали руку! Но он выздоравливает. Ах, бедный Андрей…

Фиц взял телеграмму и прочел. Кроме уже сказанного он узнал лишь, что князь Андрей вернулся в свое родовое имение в Тамбовской области. Фиц понадеялся, что князь Андрей действительно выздоравливает. Многие умирали от заражения крови, и ампутация не всегда могла остановить гангрену.

— Ах, дорогая, мне так жаль! — сказал Фиц. Мод и Гермия уже были возле Би, утешая ее. — Здесь сказано: «подробности письмом», — но оно будет идти сюда бог знает сколько!

— Я должна узнать, как он! — всхлипнула Би.

— Я попрошу английского посла навести справки, — сказал Фиц. Даже в век демократии граф все еще пользовался привилегиями.

— Би, может, проводить тебя в твою комнату? — спросила Мод.

Би кивнула и встала.

— А мне лучше все-таки поехать на обед к лорду Сильверману, — сказал Фиц. — Там должен быть Бонар Лоу. — Фиц надеялся когда-нибудь стать министром в правительстве консерваторов и был рад любой возможности перекинуться парой слов с лидером партии. — Но на бал я не останусь, сразу вернусь домой.

Би кивнула и позволила увести себя наверх.

Вошел Граут.

— Милорд, машина подана.

В течение короткой поездки на Белгрейв-сквер Фиц думал о только что полученной новости. У князя Андрея и прежде неважно получалось распоряжаться родовыми землями. А теперь его физическое состояние несомненно станет предлогом уделять делам еще меньше внимания. Имение будет и дальше приходить в упадок. Но Фиц ничего поделать с этим не мог, ведь имение находилось в полутора тысячах миль от Лондона. Он был взволнован и огорчен. До анархии всегда рукой подать, и если аристократия позволяет себе расслабиться, — как князь Андрей, например, — тогда и появляется шанс у революционеров.

Когда Фиц подъехал к особняку Сильвермэна, Бонар Лоу был уже там — как и Персиваль Джонс, член парламента от Эйбрауэна и председатель «Кельтских минералов». В благоприятной обстановке Джонс раздувался, как индюк. И сегодня он просто лопался от гордости, оказавшись в обществе столь выдающихся особ. Он беседовал с лордом Сильвермэном, сунув руки в карманы, через весь его широкий живот из жилетного кармана шла тяжелая золотая цепочка для часов.

Фиц подумал, что на самом деле удивляться нечему Это был политический прием, а Джонс быстро делал карьеру в партии консерваторов. Вне всякого сомнения, он тоже надеялся, если Бонар Лоу станет премьер-министром, оказаться в правительстве. Но все равно Фиц чувствовал себя так, как если бы, приехав на прием в честь открытия охотничьего сезона, встретил среди гостей своего слугу. У него появилось неприятное ощущение, что большевизм уже добрался до Лондона — не в результате революции, а втихую, просто просочился.

За столом Джонс поразил Фица, заявив, что он за то, чтобы дать женщинам право голоса.

— Да почему же, скажите на милость?! — воскликнул Фиц.

— Мы провели опрос председателей и членов окружных ячеек нашей партии, — сказал Джонс, и Фиц заметил, что Бонар Лоу кивает. — За этот законопроект вдвое больше голосов, чем против.

— Среди консерваторов? — недоверчиво переспросил Фиц.

— Да, милорд.

— Но почему?