Гибель гранулемы

Так командование дивизии или корпуса видит не только то, что охватывает глаз на участке соединения, но и то, что скрывается за пределами взгляда. Значит, не одно лишь наличие сил, но и резервы, идущие форсированным маршем к передовой. Грузовики с боеприпасами, что мчатся туда же по рокадам. Танковый резерв, упрятанный в лесу. К этому следует прибавить знание замыслов командарма. Знание сводки общеармейской и агентурной разведки.

Вайлавич четверть часа назад приехал с аэродрома. В эти самые последние и напряженные сутки работы железная дорога уже почти ничем не могла помочь строителям. Спасали лишь грузовые самолеты. Они мчали на своих загорбках в Магнитку кабель и моторы для вентиляторов, пускатели и приборы автоматики.

Самосвалы, дежурившие в аэропорту, подхватывали грузы «прямо с крыльев» и летели на стройку.

Конечно, такие перевозки — непорядок, но непорядок, с которым строители пока ничего не могли поделать. Для того, чтобы заранее заказать необходимые конструкции и приборы, сосредоточить их на площадке, составить безупречный график монтажа, стройка должна была получить проекты полностью и задолго до начала работ. Но проекты обычно запаздывали, и в них, уже в ходе строительства, вносилось немало поправок. Руководителям комплекса приходилось выкручиваться, а заказчик переплачивал сотни тысяч за самолеты. Нервничали бригадиры и мастера; ты поставил посреди цеха заточный станок, а завтра тебе доставили часть проекта и, оказывается, на этом месте надо рыть котлован.

…Абатурин еще раз посмотрел сверху на Вайлавича и взялся за кувалду. Но не успел приступить к работе.

На кровлю поднимался Линев. Рядом с ним, распахнув полушубок, крупно шагал Жамков.

Дойдя до Павла, оба остановились.

— Собери людей, — сказал Аверкий Аркадьевич Линеву. — Надо донести до их сознания обстановку.

Когда к Абатурину и Кузякину подошли остальные члены бригады, Жамков сказал:

— Товарищи, надо показать, на что способен рабочий класс. Надо постараться для нашего общего дела, для коммунизма.

Слово «коммунизм» он произносил, смягчая звук «з».

— Что такое? — покосился на него Кузякин. — О чем говорите?

— Надо отработать еще одну смену. Дать стране стан в срок.

Абатурин удивленно взглянул на Жамкова: Аверкий Аркадьевич говорил верные слова, но сходили они с его языка холодные, удручающе казенные, — слова для других, не для себя.

«Я просто устал, — поспешил отказаться от обвинения Павел, — и мне не нравится обычная речь».

Монтажники и сварщик не стали возражать начальнику участка. Все понимали: Жамков прав, стан на сдаче, а недоделок много.

И усталые, не предупрежденные заранее люди остались работать во вторую смену.

Жамков спустился вниз.

Рядом с Абатуриным крепил фермы Кузякин. Гордей Игнатьевич казался в эти минуты усталым и угрюмым больше, чем обычно. Работал он, как всегда, споро, но по лицу его было заметно: сердце точит какой-то червяк.

«Не устроен человек в жизни, — подумал Павел, — а сказать не хочет. На себя ведь не жалуются».

Кузякин несколько раз закуривал, но бросал папиросы.

— Вам нездоровится, Гордей Игнатьич? — спросил Павел. — Или устали?

— Ага, — хмуро отозвался Кузякин, и Павел не понял, к чему относится это «ага».

За целый час работы они не перекинулись больше и двумя словами.

Внезапно Кузякин повернулся к Абатурину, сказал вроде бы нехотя:

— Не глуп человек, а вот не терплю его. Сырая душа. И любит себя, на всей земле — одного себя.

— Вы о ком? — покосился на монтажника Павел.

— О Жамкове, о ком же еще?

— Зачем же так зло, Гордей Игнатьич?

— Линию свою гнет, как мужик дугу, — не слушая Абатурина, продолжал Кузякин. — И всю жизнь желает кататься под той дугой.

— Полно, Гордей Игнатьич. Вы просто устали.

— Не устал. Я под его началом лет десять роблю. Скользок, а все одно — и его под жабры ухватят. Время не то, Абатурин, в какое полову за хлеб принимали.

Павел не нашелся, что сказать. Жамков не вызывал у него особых симпатий, но и зло копить на него, кажется, было не за что. По виду судить трудно, а что там, за фасадом, узнать и того труднее.

Недавний разговор с начальником участка оставил неприятный осадок, но — мало ли что — разговор! Бывают всякие люди: одни укрываются словом, другие все в слове — что сказал — то и есть.

Не только молоденький Абатурин, но и старики, мало знавшие Жамкова, не всегда бы решились со всей определенностью судить, каков человек Аверкий Аркадьевич Жамков и какого цвета его душа.

Ближе всех к истине стоял, пожалуй, Кузякин, неуживчивый человек с обостренным пристальным зрением.

Дело в том, что Жамков краем уха слышал о семейных неурядицах и водочном грехе пожилого монтажника. Это знание, полагал Жамков, давало ему право «не очень-то цацкаться» с Кузякиным, — и начальник участка, давно знавший Гордея Игнатьевича, говорил ему все, что думал, не прячась за модными словами.

Инженер с многолетним житейским опытом, Жамков принадлежал к тому разряду руководителей, которые отлично понимают, что, как и когда надо делать, чтобы постоянно быть на примете у начальства.