Гибель гранулемы

— Не сердитесь, но я не хочу, чтоб вы так скоро очутились дома. И потом — вы устаете.

Она вспыхнула, внимательно, даже подозрительно посмотрела на него и ничего не сказала.

Отдыхая в очередной раз, они остановились у театра. И Павел внезапно испугался. Женщина сейчас уйдет, больше ничего не узнаешь о ней, и они будут так же далеки друг от друга, как и до этой встречи.

И он сказал то, что, верно, не должен был говорить.

— Вы кого же в диспансере навещали? Мужа или кого из близких?

Она не ответила на вопрос и только зябко повела плечами.

«Экой дурак! — молча корил себя Павел. — Почему она должна говорить о себе первому встречному?». И уже страшась, что сделал непоправимую глупость, уже будучи совершенно убежден, что видит ее в последний раз, он взглянул в лицо спутницы и внезапно покраснел от робости и удовольствия. Женщина смотрела на него, не отрывая глаз. И взгляд ее был полон любопытства и расположения.

Павел сказал, конфузясь и весь расцветая от нежности к этой странной и непонятной женщине:

— Меня Павел зовут. Может, вам понадобится. Мама в станице недалеко и бабушка. А я в общежитии. Из армии недавно. В Заполярье служил.

Он украдкой поглядел на спутницу и, заметив, что слушает она внимательно, развел руки:

— Вот и вся биография. И жены нету.

«Опять сглупил», — расстроился Абатурин, увидев, что женщина снова посуровела.

Они прошли несколько шагов молча. Абатурину показалось, что спутница озябла и дрожит, и он, дивясь своему нахальству, попросил разрешения взять ее под руку.

— Возьмите, — сказала она не очень любезно.

Павел просунул огромную ладонь под локоть женщине, почувствовал тепло ее тела, задержавшееся в шершавой материи пальто, и, глупо улыбаясь, потащил спутницу вперед.

Он брал под руку женщину первый раз в жизни, и спутница, вероятно, почувствовала это.

— Боже мой! — воскликнула она. — Оторвете мне руку! Куда вы так бежите?

— Не серчайте, — попросил Павел. — Я просто одурел от всего. Вас как зовут?

— Меня?.. — она немного помедлила. — Анна. Анна Вакорина… Это коренная уральская фамилия, — пояснила женщина. — Учусь на филологическом, пединститут кончаю…

Искоса взглянула на Павла, попросила:

— Вы больше ни о чем не спрашивайте. Я сама скажу, если надо.

— Конечно, — торопливо согласился Павел. — Я и так много узнал.

— Я с папой живу, — сообщила она после недолгого молчания. — Одну комнатку с ним занимаем. Близко от моего института.

Высвободила руку, заметила:

— Дальше не провожайте. Папа увидит. Нехорошо.

Павел внезапно остановился, остолбенело посмотрел на Вакорину и вдруг схватил ее за руку.

— Что с вами? — удивилась Анна. — Вы даже побледнели.

Павел возбужденно рассмеялся, хлопнул себя совсем мальчишески ладонями по валенкам и ничего не сказал.

— Что с вами, Павел? — повторила Вакорина.

— Значит, с папой вдвоем? Только вдвоем? И больше никого?

— Похоже, вы радуетесь, что мы с папой теснимся в одной комнате? — спросила она, делая вид, что истинный смысл его слов не дошел до нее.

— А то нет, конечно, радуюсь, — сообщил он, увлеченный собственными мыслями. — Это же хорошо.

— Что «это»?

— Ну, вообще.

— Мне пора идти, — напомнила Вакорина.

— До свидания, — сказал Павел и безотчетно взял в обе ладони ее маленький кулачок в серой пуховой перчатке. — Только я вас хочу еще увидеть. Я, честное слово, ничего плохого не сделаю.

Она улыбнулась, пожала плечами:

— А что мне можно плохое сделать?

— Я не так сказал, может, — сконфузился Павел. — Я о другом хотел…

— Так уж сразу и встречаться, — весело прищурилась она. — Вы — нетерпеливы.

Павел хотел сказать, что он очень терпеливый, что он бог знает сколько не видел ее, если не считать — во сне, но постеснялся и промолчал.

— Да и где же встречаться? — пожала она плечами. — Вы в общежитии, и у меня не лучше.

— А кино? — спросил он, робко глядя ей в глаза. — В субботу или в воскресенье. Приходите в «Магнит», я буду ждать. Ладно? В семь? В субботу.

Она еще раз внимательно взглянула на него, чуть прихмурила глаза, но, качнув головой, будто отгоняя сомнения, согласилась:

— Я приду. Спасибо вам, Павел.

Он не шел по проспекту, а бежал. Расстегнутые полы ватника заносило ветром, и они глухо хлопали, как паруса на лодке.

В трамвае он все время улыбался кондукторше, пожилой веселой женщине, сыпавшей прибаутками, брал для стариков и женщин с детишками билеты и что-то напевал про себя.

— Ребята! — крикнул Павел, вбегая в комнату общежития. — Ребята, мне здорово повезло. Прямо поверить не могу!

Кузякин посмотрел на него из-под лохматых рыжих бровей, усмехнулся:

— Нечего водку-то зря поносить… Эк парень нагрелся.

— Встретил? — догадался Блажевич и счастливо рассмеялся: — С малой криницы вяликая река пачинаецца!

Виктор дружески подмигнул Павлу, сказал, имея в виду Кузякина:

— Кто на бутылке женат, тому и жена ни к чему. А ты кругом холост.

— Кинул бы я вино, да оно меня не кидает, — вздохнул Кузякин. — Ну, будем спать, бригадир. В смену рано.

В последнее время он опорожнял свои бутылки тайком, страдая оттого, что это приходится делать украдкой и в одиночестве. Приводить собутыльников в комнату Линев ему решительно запретил.