Гибель империи. Российский урок

А в октябре в конечном счете победили те, кто обращался к народу с самыми простейшими и самыми лживыми лозунгами, кто пообещал народу мир, землю, фабрики и заводы и будущее ни с чем не сравнимое благоденствие. Победили те, кто сумел вызывать сильные низменные эмоции – зависть, гнев, ненависть и, не останавливаясь ни перед какими нормами морали, безучастно направлять на смерть против своих политических врагов обманутый народ.

Запоздалое раскаяние

«Во время нашей революции… все кумиры общественности умели только ругать власть, но не умели управлять…»[222] – писал в эмиграции Василий Алексеевич Маклаков – популярнейший политик, непримиримый критик власти, деятельный масон, член десятка элитарных лож.

Уже после октябрьского переворота широко разошлось в списках письмо П. Н. Милюкова председателю Николаевского отдела Союза русского народа и секретарю Совета Монархических Съездов И. В. Ревенко. В нем бывший глава фракции кадетов в Государственной думе и бывший министр Временного правительства писал: «Вы знаете, что твердое решение воспользоваться войною для производства переворота было принято нами вскоре после начала этой войны. Заметьте также, что ждать больше мы не могли, ибо знали, что в конце апреля или начале мая наша армия должна была перейти в наступление, результаты коего сразу в корне прекратили бы всякие намеки на недовольство и вызвали бы в стране взрыв патриотизма и ликования»[223].

Письмо Павла Николаевича пронизано горьким, запоздалым и бесплодным раскаянием: «История проклянет вождей наших так называемых пролетариев, но проклянет и нас, вызвавших бурю… Спасение России – в возвращении к монархии… Но признать этого мы не можем. Признание есть крах всего дела всей нашей жизни, крах всего нашего мировоззрения, которого мы являемся представителями…»[224]

А вот как подвел итоги своей успешной революционной деятельности главный протагонист заговора Александр Иванович Гучков: «Власть, при многих своих недостатках, была права. А революция, при многих своих достоинствах, была неправа»[225].

Владимир Пуришкевич, пользуясь неприкосновенностью депутата Государственной думы, развозил по фронтам пасквили о спившемся Царе и шпионке Царице и целые тюки листовок со знаменитой речью Милюкова «Глупость или измена?». Доверчивые офицеры и солдаты верили… В 1919 году несчастный Пуришкевич (в прямом смысле слова несчастный, поскольку будучи убежденным монархистом сам разрушил дело своей жизни) публикует покаянное стихотворение:

Русское имя покрылось позором,
Царство растерзано адским раздором,
Кровью залита вся наша страна…
Боже наш, в том есть и наша вина.
Каемся мы в эти страшные дни…
Боже, Царя нам верни![226]

Надгробие могилы П. Н. Милюкова на кладбище Батиньоль в Париже совершенно уникальное для эмиграции: на нем нет креста. Павел Николаевич был атеистом

В эмиграции ходит история, что незадолго до смерти А. Ф. Керенскому задали вопрос:

– Можно ли было избежать победы большевиков в 1917 году?

– Можно, – ответил Керенский. – Для этого надо было расстрелять всего одного человека.

– Ленина? – уточнил корреспондент.

– Нет, Керенского, – ответил Керенский.

Было ли такое раскаяние у Александра Федоровича на самом деле? Дай Бог!

А. Ф. Керенский. Последние годы в эмиграции

Начальник штаба Верховного главнокомандующего генерал Алексеев был внуком крепостного крестьянина и сыном солдата, дослужившегося до офицера. Сам Михаил Васильевич Алексеев – генерал от инфантерии (звание, предшествовавшее генерал-фельдмаршалу) прошел путь на самую вершину военной иерархии именно при Николае II (это, к слову, о якобы отсутствии в Российской империи социальных лифтов). Уже на следующий день после отречения своего благодетеля и Верховного главнокомандующего, 3 марта, несчастный генерал Алексеев горько сожалел: «Никогда не прощу себе, что поверил в искренность некоторых людей, что пошел за ними и послал телеграмму главнокомандующим по вопросу об отречении Государя от престола»[227]. Охваченный запоздалым раскаянием, Алексеев стал одним из организаторов Белого движения. В 1918 году, тяжело болевший еще со времен Японской войны, он умрет в Екатеринодаре от воспаления легких.

Генерал Рузский, живший после революции на Кавказских Минеральных Водах, будет оправдываться перед собеседниками, что виноват перед Государем и Императрицей, «во всяком случае менее, чем Алексеев»[228]. Но в конце концов его прирежет «в порядке красного террора» начальник Пятигорской ЧК Атарбеков в том же 1918 году.