Гибель Иудеи

– Я сама противлюсь этому, – отвечала Домицилла, – но все же к такому заключению невольно придешь, если захочешь судить последовательно.

– Но неужели ты можешь этому серьезно верить? Да, предания часто рассказывают о том, что боги являлись среди людей, но ведь это благочестивые сказки. И если даже допустить, что какому-нибудь небожителю пришла странная мысль оставить на некоторое время свой блаженный Элизиум и сделаться человеком, то и в таком случае он все же под покровом человека сохранил бы свое божеское достоинство. Непонятно и дико, если бы этот небожитель закован был в цепи и распят. Какой смысл ему было бы подвергать себя такой позорной и болезненной смерти?

Домицилла не нашлась что ответить.

Скоро Тит оставил девушку, чтобы пойти на свидание с Береникой.

То, о чем Домицилла говорила с Титом, оставалось для нее мучительной загадкой, которую она не могла разрешить. "Случись мне говорить с христианином, – подумала Домицилла, – я бы первым делом спросила его об этом. Жаль, что после Нероновского гонения их не осталось в Риме".

Домицилла не знала, что христианин стоит на пороге ее дома.

Когда раб сказал о приходе дяди, она удивилась. Климент в последнее время почти нигде не бывал, даже во дворце цезаря появлялся лишь в самых редких случаях. И сама Домицилла с тех пор, как отец ее отозван был в Палестину, ни разу не была у Климента, потому что слышала о его странном образе жизни.

– Не удивляйся, что я пришел к тебе, – сказал Климент племяннице, которая вышла встретить его, – я должен извиниться, что распорядился твоей рабыней по собственному усмотрению, и ее не будет целую ночь. Я уверен, что твое сострадательное сердце вполне одобрит мой поступок, если ты узнаешь, в чем дело.

– Я знаю, – ответила Домицилла, – какое горе постигло бедную девушку. Тит только что рассказал мне об этом. И если твое распоряжение, дядя, вызвано этим несчастьем, то я ничего не имею против. Но расскажи мне, каким образом Феба могла воспользоваться твоим содействием?

– Ты знаешь, милая племянница, что я человек с причудами и питаю особого рода слабость ко всем несчастным людям. Поэтому я отправился сегодня на место постройки будущего Колизея, где тысячи рабов осуждены на изнурительный труд, и вот там-то мне и пришлось быть свидетелем всего этого несчастного происшествия.

– Значит, ты видел Тита, – сказала Домицилла, – странно, почему же он мне ничего об этом не сказал.

– Он меня не заметил, – отвечал Климент. – Когда он ушел, я подошел ближе к месту происшествия и увидел, что старик умер. Мне стало жалко бедную девушку, и чтобы хоть сколько-нибудь облегчить ее горе, я позвал нескольких человек, чтобы они отнесли тело в иудейский квартал, где его можно будет предать земле. Мне тяжело было подумать, что девушка не будет сопровождать умершего отца до могилы и не отдаст последнего долга только потому, что она рабыня и не может без разрешения госпожи распоряжаться своим временем. Поэтому я сказал ей, что она может идти, а я с тобой всё улажу. Если ты думаешь, что я слишком свободно распорядился твоей рабыней, то ты, пожалуйста, извини меня.

– Хорошо, – сказала Домицилла шутливо, – я подумаю, какое наложить на тебя, дядюшка, наказание, а утром приду и скажу тебе. Позволь мне привести с собой и рабыню, чтобы она могла поблагодарить тебя.

– Хорошо, – сказал он, улыбаясь, после некоторого молчания. – Ты знаешь, как замкнуто я живу, но если придет моя племянница, то я должен буду дружески принять ее, хотя бы уже для того, чтобы наказание не было слишком строгим. Когда же ты придешь, моя маленькая повелительница?

– Постараюсь утром, – отвечала Домицилла, – если это для тебя не рано.

– Рано? – удивился Климент. – Я встаю с восходом солнца.

– Как? Так рано? – спросила Домицилла. – В такое время спит еще добрая половина Рима.

– У меня так много дел, – сказал Климент, – что я должен вставать пораньше.

Домицилла с изумлением смотрела на своего дядю. Человек, которого весь Рим упрекал за праздность и который, по ее предположению, мог быть на ногах лишь в полдень, вставал вместе с зарей, потому что имел множество дел!

– Не удивляйся, что я так рано встаю, – сказал он. – Утро – самое удобное время для того, чтобы благодарить своего Творца за ночной покой. Затем я должен просить у Него помощи и благословения на дневные дела, потому что какое дело может сделать человек без помощи Божьей? Человек не может жить изо дня в день подобно беззаботной птице, но должен обсудить, как должен сделать то или другое дело, чтобы все было согласно с волей Того, Который дал ему все. Но позволь мне, однако же, проститься; вечер на дворе, и твоя тетка может беспокоиться, что я так долго не возвращаюсь.

После ухода Климента Домицилла подумала: "Не иудейский ли прозелит ее дядя, а может быть, даже христианин? Если бы последнее оказалось верным, тогда этот человек может разрешить мучивший ее вопрос".

* * *