Гибель Иудеи

Для беглецов наступила, казалось, после долгих скитаний пора отдыха. Но это только казалось, на самом деле каждый день приносил что-нибудь новое для Сабиния и девушки. Вид окружающей его мертвой природы будил в римлянине печальные, чуждые миру мысли; одинокое море у ног его казалось ему похожим на его собственную судьбу. И он, подобно этому морю, оторван от всех радостей отчизны; он чужой между чужими, лишь капля в мировом океане великой мрачной судьбы человечества. Тамара должна была употребить всю свою силу любви, чтобы бороться против отчаяния Сабиния. Но даже любовь ее увеличивала его грусть.

Тамара любила его, и он ее любил; она оживляла его душу своим чистым дыханием. И все-таки он никогда не испытает счастья обнять ее тонкий, гибкий стан, прочесть в ее глазах признание ее любви и назвать ее своей женой. Никогда Тамара, дочь Иоанна из Гишалы, не будет принадлежать язычнику римлянину; эта мысль еще более омрачала его дух.

Однажды он ходил по крепостному двору, погруженный в отчаяние. Вдруг он услышал какие-то голоса, доносившиеся из маленького, стоявшего поодаль дома. Что-то влекло его туда, и он вошел внутрь. Он очутился в простой, ничем не украшенной комнате, разделенной на две части: в передней, более низкой, стояло множество воинов, а в глубине виднелось возвышение вроде алтаря; в стене, обращенной к северу, был закрытый занавесью шкаф, а вблизи него — восьмиконечный, украшенный надписями, подсвечник. На возвышении стоял седовласый старец и читал что-то из свитка, только что вынутого из льняных покровов, украшенных серебряными полосами. Он произносил слова проникновенным благочестивым голосом, и присутствующие стоя внимали ему.

Префект понял, что он попал в молельню крепости, и хотел уже удалиться, как вдруг он увидел Тамару. Она стояла вместе с другими женщинами, она увидела его и приветствовала легким поклоном головы. Как очарованный, он остановился и смотрел на девушку. Погруженный в печальные мысли, он очнулся только тогда, когда чья-то рука опустилась ему на плечо.

Пред ним стоял Симон бар Гиора; он показывал ему на проход, освобожденный воинами в передней части молельни. В конце прохода вблизи читающего Флавий увидел группу людей. Это были его спутники во время бегства из Галилеи в Мазаду; но ведь они язычники… Неужели?..

Взволнованный, он обратился с этим вопросом к вождю. Симон усмехнулся.

— Эти люди, — ответил он ему, — были язычниками, когда явились в Мазаду; но со вчерашнего дня они уже другие. Посмотри на тех двух, которые стоят впереди: один бывший испанский гладиатор, другой римлянин, как и ты; но через некоторое время, когда они поднимутся на возвышение в глубине, около них сядут их друзья из иудеев, чтобы произносить обеты за них; они оставят молельню после этого не как чужие, а как братья, не испанцем и римлянином, а иудеями.

Сабиний вздрогнул и взглянул ему в глаза.

— Что они сделали, — спросил он взволнованно, — чтобы удостоиться такого превращения?

Симон снова усмехнулся.

— Что они сделали? Только признали единого Бога и согласились носить знак нашего союза.

Римлянину показалось, что небесный свет проливается на него. Они признали единого Бога… Но разве он сам уже не признал его давно в глубине души. И все-таки душа его колебалась порвать со всем, давно привычным, со всем, что ему было дорого, с отечеством и семьей. Внутренняя борьба душила его. Слова читающего старца проникали ему в глубину сердца. Он отшатнулся от бар Гиоры, который смотрел на него выжидающе, и выбежал на улицу. Как долго он бежал вперед, он не знал. Он пришел в себя, лишь когда его окликнул голос часового. Подняв глаза, он увидел, что стоит на стене крепости, окружающей Мазаду со стороны моря. Там, перед мертвым однообразием моря, умолкла борьба в его душе и странное блаженное спокойствие наполнило его душу. На лице его лежал отблеск неземного света, когда он снова вернулся в молитвенный дом и, пройдя через строй воинов, встал рядом с испанцем и римлянином.

В этот день Флавий Сабиний, племянник Веспасиана, сын римского консула, стал иудеем, членом общины преследуемых, обреченных на гибель израильтян.

Для Флавия Сабиния с этого дня началась новая жизнь. Все вокруг него приняло измененный и просветленный вид. Симон бар Гиора и воины Мазады и прежде относились к нему сочувственно, но все-таки он чувствовал, что их разделяла пропасть. Теперь все это исчезло. Полководец посвящал нового товарища в свои планы и относился к нему с уважением и доверчивой дружбой. Вскоре Флавий Сабиний стал даже одним из главных руководителей движения на юге Иудеи. Он учил воинов военному делу.

И Тамара изменилась с того дня, когда любимый ею римлянин вступил в союз с ее Богом. Все ее существо было по-прежнему проникнуто девственной сдержанностью, она все еще избегала Сабиния, но в ней уже вспыхивала женская потребность любви, в ней просыпалась уже любящая женщина.

Однажды из Иерусалима пришли вестники, очевидно, с очень важными сообщениями. Симон бар Гиора принял их наедине.