Гибель химеры (Тайная история Погорынья)

— По обычаю даньщик берет себе двадцатую часть от прибытков. Чтобы его рвение подстегнуть я хотел ему пятнадцатую предложить. А он ни в какую. Понимает, поганец, что сильно он нужен — десятину запросил. Уж так торговались и этак — сошлись на двенадцатой части. Но зато и людей в войско он почти вдвое больше обещал — не пятнадцать, а два с половиной десятка, да другие селища помочь уговорить.

— Пусть его пока. Нам бы сейчас побольше людей к себе привлечь, чтобы власть воеводскую признали, а выгоду мы и по-другому поимеем. — Михайла хитро подмигнул деду. — Если здесь наша власть будет, то всю торговлю под себя подгребем. Кроме как в лавке Осьмы торга поблизости нет. С этого нам намного больший прибыток получится.

— Кхе-кхе, ладно, рано пока еще прибытки делить, пошли, еще дел невпроворот.

Жители следующего, расположенного на небольшой возвышенности, селения быстро уступили уговорам Трески, подкрепленными видом оборуженных ратников. А вот в третьем нашла коса на камень. Небольшая весь была совершенно пуста — ни жителей, ни скотины, ни даже собак. Лишь перед входом в самый большой дом недвижно замер, опершись на плечо маленького мальчонки ветхий старец. Он безмолвно, не отрываясь взирал на то, как спешившиеся ратники бесцеремонно врываются в дома, прихватывая что приглянется. Светлые, выцветшие от времени, очи старика не выражали ровным счетом ничего, лишь рука, лежавшая на плече мальчишки (небось уже пра- или пра-правнука!) судорожно сжималась и разжималась.

— Домажир, воевода Погорынский, коего князь Туровский поставил, пришел с жалобой к нам. Мужей его невдалеке отсюда побили, хоромы их пожгли, холопов да скотину свели. А следы татей сюда ведут, — видно было, что Треска обескуражен отсутствием жителей и всерьез опасается за свое новое положение, если здесь его постигнет неудача.

— По Правде Русской, что великим князем Ярославом Владимировичем заповедана, коли не сыщется тать, то вся вервь в ответе, — вступил в разговор доселе молчавший Корней. — Михайла, ну-ка, скажи точно, что в Законе написано!

— Аже кто убиет княжа мужа в разбои, а головника не ищут, то виревную платити, в чьей же верви голова лежит то восемьдесят гривен; паки ли людин, то сорок гривен, — Мишка облизал пересохшие губы и продолжал.

— Не будет ли татя, то по следу женут, аже не будет следа ли к селу или к товару, а не отсочат от собе следа, ни едут на след или отбьются, то тем платити татьбу и продажу… — немигающий прищур старца, казалось, замораживал слова во рту, а презрительная усмешка била не хуже плети.

— Михайла, говори дальше, чего умолк?! Сколь дикой виры на эту весь причитается?

— А след гнати с чужими людьми, а с послухи; аже погубят след на гостиньце на велице, а села не будет, или на пусте, где же не будет ни села, ни людии, то не платити ни продажи, ни татьбы, — перебил Корнея старец, чье презрение к нежданным находникам стало еще явственней. — А след сюда только един ведет, твой Треска, да твой воевода. Опричь них нету никоторого. Вот на себе виру да продажу и взыскивайте. А дани-выходы князь Туровский в свой срок получит, по старине, по обычаю.

— Так ты, значит, супротив самого князя идешь, что меня воеводой поставил?! Заложиться за князя брезгуешь?! — Корней даже побурел от гнева.

— Мы — вольная людь! Что по старине, по пошлине положено князю отошлем, и нас боле не замай! А ты, Треска, гляди, с огнем играешь! Так и спалить ся невдолге! — видно было, что старому Домажиру с трудом даются слова, но он стоял прямо и уверенно, лишь еще больше оперся на плечо внучонка, что с беспокойством было взглянул на посеревшее лицо старца, но, повинуясь движению дедовой длани, снова застыл в молчании.

— Эй, Лука, Егор, велите своим брать все что есть, в счет виры с веси этой. А ты благодари всех своих богов, старик, что я крови сегодня не хочу! А то б напомнил тебе про Кунье!

— Берите! Не по закону творишь, Корзень! Хоть прозвался ты ныне воеводою княжеским да сила твоя теперь, а не по закону! И молить Богов буду, чтобы побыстрей спознать тебе — «Не говори, что силен — встретишь более сильного!» — он замолчал, отступил на шаг и только безмолвно смотрел, как ратники и опричники зорили дома, выискивая по скрыням береженое добро, да вьюча все, что можно увести, на заводных коней.

Последнее селение, видно прознавши об участи соседей, безропотно согласилось на все требования Корнея. Треска сиял — хоть он и пошел под чужую руку, но зато эта рука подарила ему толику власти над окрестными людишками, да и доходы обещали вырасти чуть ли не вдвое. Потому он с поклонами провожал ратнинцев и клятвенно обещал, что не замедлит придти с охочими людьми сразу же, как свалят полевые работы.

Неплохая добыча и отсутствие потерь сильно скрашивали в глазах ратников основную неудачу похода. Потому никто среди возвращавшихся не поминал о погибших на Выселках, наоборот все были веселы и оживленны, как после выигранной вчистую битвы.