Гибель Киева

В присутствии Регины в Александре всё оживало, и он как бы попадал в эпицентр огненного желания. Её рыжие локоны напоминали языки пламени, и вся она была порыв и смятение. Взгляд её зелёных глаз расплавлял края щита, созданного им из смеси юмора и здорового цинизма, для отражения вероломных женских атак.

С Цок-Цок было иначе. Когда он смотрел в её чёрные глаза, палуба уходила из-под ног. Не только у него. Случай с Вольдемаром тому доказательство: человек находился на черте капитуляции, или, как говорится на современном сленге, отчаянно «запал» на девушку.

Через две недели, которые герои успешно пролежали на дне, стараясь прошмыгнуть из дома в редакцию, где сидели тихо, без особой нужды не высовываясь из кабинетов, собрались опять у Регины. Довольные собой и красивые. Ведь у них получилось. Захотели и сделали.

По такому случаю Александр раскошелился на ящик Merlot Cabernet. Premier de Синее. J. P. Chenet из провинции Лангедок-Руссийон урожая 2005 года. Для урожая винограда во Франции это был неплохой год, даже хороший, а вот для Киева ужасный. Возродившиеся в году предыдущем надежды на справедливое будущее неотвратимо угасали, и Киев принялись грабить, уродовать и разорять пуще прежнего. Но главное, в сердца горожан заползал холод, замораживающий их витальную силу.

Потягивая терпкое тёмно-красное вино и вдыхая его тонкий аромат, спасители Города вспоминали детали операции, свои удачные реплики и находчивые поступки.

– Не спорю, хорошее дело сотворили. Не грех даже такое замечательное вино за него выпить, – разыскавший где-то алюминиевую кружку, Анатолий наполнил её до краёв. – Да не сработало оно. Сами посмотрите: два-три дня пошумела пресса, неделю потусовались там зеваки, а после этого – молчок. И никакого Герцена мы, декабристы, не разбудили. А на следующей неделе вообще забудут. У людей вон головы на рынках пухнут, а кошельки худеют. Мы от души оторвались, повеселились на сцене, но зрительный зал оказался пустым.

– Не скажите, батенька, не скажите, – Ме-щерский-Барский поднял свой бокал, любуясь рубиновым цветом напитка. – Эх, к такому бы вину да «Эмменталь» французский или хотя бы «Камамбер»! Да. Верю: не пропадёт наш скорбный труд, не может пропасть. Одних мы повергли в смятение и запустили в их души страх, других приподняли над мирской суетой и запустили в их души надежду. Это, знаете, как цветок на пепелище. Пусть нежен и беззащитен, но он, именно он, а не руина, завладевает сердцем.

– Послушайте, Валентин Виссарионович, вы, как всегда, правы, – Александр, уловив закипающий взгляд Вольдемара, попытался предотвратить намечающуюся схватку коллег. – И пусть это так и, наверняка, это так. Но мы не этого результата добивались. Не этого! Надобно поднять киевлян на дыбы. Вы посмотрите, кто рвётся во власть? Застройщики и сгнившие на пню чиновники. Они будут рвать тело Города на куски без помех. И чем они наглее, тем циничнее их обещания учителям, врачам и прочим киевлянам, которых они же выселят в Черниговскую область. Продуктовых магазинчиков уже просто нет. Хлеба купить негде. Всюду одни игорные заведения да банки. А почему? Да потому, что одни хотят забрать у человека деньги сейчас и немедленно, а другие – подсадить на кредитную иглу, нацелились не только на его сегодняшний заработок, но и на завтрашний.

– О вашем боевом духе, – вмешался в спор Владимир, – дамы и так знают. – Он всё ещё сражался за внимание Цок-Цок и не собирался уступать.

Следует признать, Владимир подставился больше всех, к тому же, блистательно исполнил свою партию. Он был убеждён, что имел право выглядеть победителем и потому посматривал на Снежану по-новому, будто вопрошая: ну не молодец ли я? ну, чем не герой? ну, разве я не достоин любви?

Бедный-бедный Вольдемар, он повторял заблуждение всех мужчин, уверенных в том, что женщина может полюбить за что-то. Не любят они мужчину ни за его достижения, ни за его подвиги, ни за сочинённую им песню, ни за вкрученную лампочку. Разве что в этот перечень не попадает норковая шуба, где любовь, или как выразился поэт, любёночек, всё же возникает, но жизнь у него короткая – от силы часа семьдесят два.

Женщины сами не знают, почему любят мужчину и за что. Они сами хотели бы разобраться в причудах своей зигзагообразной логики. Да не могут. Любят, и всё. А тебя, Вольдемар, она не полюбит. Никогда. Так что, беги, кролик, беги: она никогда не полюбит тебя.