Гибель королей

Оказалось, что под ним она абсолютно голая. Тощая, с бледной кожей, уродливая, дряхлая, дрожащая и голая. Ее груди напоминали пустые кошели, кожа была морщинистой и покрытой желтыми пятнами, а руки – костлявыми. Она распустила волосы, которые до этого были собраны на затылке, и серо-черные пряди рассыпались по ее плечам, как у незамужней девицы. Она была пародией на женщину, она была ведьмой, и меня пробивала дрожь омерзения от этого зрелища. Эльфаделль, казалось, не замечала моего взгляда, внимательно всматривалась в кровь, поблескивавшую в тусклом свете. Внезапно пальцем размазала кровь по камню.

– Кто ты? – спросила она, и в ее голосе прозвучало искреннее любопытство.

– Ты сама знаешь, кто я.

– Кьяртан из Кумбраланда, – с насмешкой произнесла она. Из ее горла вырвался звук, – возможно, это был смех. – И она указала заляпанным кровью пальцем на чашку. – Выпей это, Кьяртан из Кумбраланда, – потребовала она, – выпей до дна!

Я поднял чашку и выпил. Вкус был мерзкий, едкий и горький, у меня даже запершило в горле, но я справился.

И Эльфаделль расхохоталась.

* * *

Я мало что помню о той ночи, и многое из того, что помню, мне хотелось бы забыть.

Проснулся я голый, замерзший и уставший. Щиколотки и запястья были стянуты кожаными ремнями, да еще связаны вместе. Из прохода сочился бледно-серый свет, освещая пещеру. Пол был светлым от помета летучих мышей, от меня воняло моей же собственной блевотиной. Эльфаделль сидела скрючившись под черным плащом. Под себя она подгребла мою кольчугу, два меча, шлем, молот и одежду.

– Ты проснулся, Утред Беббанбургский, – сказала она и ощупала мои вещи. – И ты думаешь, – продолжала ведунья, – что было бы проще меня убить.

– Я действительно думаю, что было бы проще тебя убить, женщина, – согласился я. Язык еле ворочался в пересохшем рту. Я натянул ремень, стягивавший руки и ноги, но это ничего не дало, только боль пронзила запястья.

– Я умею вязать узлы, Утред Беббанбургский, – пробормотала она. Ведьма взяла за кожаный шнурок молот Тора и поболтала им. – Уж больно дешевый амулет для великого правителя. – Эльфаделль закудахтала. До чего же она была отвратительна: сухая, скрюченная. Похожими на когти пальцами старуха обхватила рукоять Вздоха Змея и направила меч на меня. – Мне следует убить тебя, Утред Беббанбургский, – заявила она.

У нее не хватило сил удержать на весу тяжелый меч, и она положила лезвие на мои согнутые колени.

– Так за чем дело стало? – поинтересовался я.

Она помолчала, глядя на меня.

– Ты стал мудрее? – спросила она. Я ничего не ответил. – Ты пришел за мудростью, – продолжала ведьма. – Ты ее нашел?

Где-то далеко за пределами пещеры прокричал петух. Я снова попытался разорвать путы, и снова у меня ничего не получилось.

– Разрежь ремни, – потребовал я.

Она расхохоталась:

– Я не дура, Утред Беббанбургский.

– Ты не убила меня, – возразил я, – и это, вероятно, было глупостью с твоей стороны.

– Верно, – согласилась она. Ведунья снова приподняла меч и прижала его острием к моей груди. – Так ты нашел мудрость этой ночью, а, Утред? – поинтересовалась она и улыбнулась, обнажив гнилые зубы. – Этой ночью наслаждений? – Я отодвинулся от меча, но старуха ткнула в меня острием, и на моей груди появилась кровь. Это позабавило ее. Сил держать меч у нее не было, поэтому она положила его плашмя мне на бедро. – Ты стонал в темноте, Утред. Стонал от удовольствия. Неужели не помнишь?

Я вспомнил девушку, что приходила ко мне в ночи. Темнокожую, темноволосую, стройную и красивую, гибкую как ива, девушку, которая улыбалась, сидя на мне верхом и кончиками пальцев гладя меня по лицу и по груди; девушку, которая сладострастно изгибалась, когда мои руки ласкали ее груди. Я вспомнил, как ее колени сжимали мои бедра.

– Я помню сон, – мрачно произнес я.

Эльфаделль принялась двигаться взад-вперед, напоминая мне, что ночью делала темноволосая девушка. Лезвие меча при этом скользило по моему бедру.

– Это был не сон, – насмешливо произнесла она.

Мне захотелось убить ее, и она, поняв это, захохотала.

– Другие тоже пытались убить меня, – бросила ведунья. – Однажды за мной пришли священники. Целая толпа, а вел их старый аббат с горящим факелом. Они громко молились, называли меня ведьмой-язычницей. Их кости все еще гниют в долине. У меня есть сыновья, знаешь ли. Матери очень полезно иметь сыновей, потому что на свете нет более сильной любви, чем любовь матери к своим сыновьям. Ты забыл про эту любовь, Утред Беббанбургский?

– Еще один сон.

– Не сон, – возразила она, и я вспомнил, как ночью меня баюкала моя мама, качала в колыбели, давала мне грудь, и я вспомнил удовольствие того момента и свои слезы, когда сообразил, что это сон – ведь моя мать умерла во время родов и я никогда не знал ее.

Эльфаделль улыбнулась:

– Впредь, Утред Беббанбургский, я буду думать о тебе как о сыне. – Мне снова захотелось убить ее, и она снова поняла это и посмеялась надо мной. – Прошлой ночью, – продолжала она, – к тебе приходила богиня. Она показала тебе всю твою жизнь, и все твое будущее, и весь бескрайний мир людей, и что случится с ним. Ты все забыл?