Он засмущался, но был явно доволен, приняв мои слова за похвалу.
– Я такой, господин.
– Святой Катберт Хитрый, – с восхищением произнес я. – Дурак, но какой хитрый дурак!
– Благодарю, господин, ты так добр.
В ту ночь мы с Катбертом сидели у входа в гробницу и смотрели, как разгораются звезды. Молния устроился рядом, положив голову мне на колени, и я гладил его. Он был огромным и полным энергии, бесстрашным и свирепым, как воин. Над полями поднялся месяц. Воздух был наполнен звуками: кто-то ползал в ближайшем леске, кричала вышедшая на охоту сова, где-то далеко взвизгнула лисица. Когда месяц добрался до высшей точки на небосклоне, отец Катберт повернулся лицом к гробнице, пал на колени и принялся беззвучно молиться, при этом его губы шевелились, а руки сжимали поломанный крест. Если ангелы и прибыли, я их не увидел, хотя допускаю, что они были рядом, эти крылатые и прекрасные воины христианского бога.
Я оставил Катберта молиться, а сам взял Молнию и поднялся на вершину кургана, встал на колени и обнял пса. Я рассказывал ему, какой он хороший, как отважен и предан мне. Я гладил его и зарывался лицом в его жесткую шерсть, говорил ему, что он величайшая борзая на свете, что таких больше не будет. Продолжая обнимать его, я одним сильным движением перерезал ему горло ножом, который наточил еще днем. Его крупное тело дернулось и стало заваливаться набок. Последний вой быстро растворился в тишине, кровь залила мои ноги. Я плакал, прощаясь с ним, обнимал его дрожащее тело и рассказывал Тору о своей жертве. Я не хотел совершать жертвоприношение, но именно принесение в жертву того, что нам дороже всего, трогает богов.
Я обнимал Молнию, пока он не умер. Его смерть была милосердно быстрой. Я обратился к Тору с мольбой принять мою жертву, а в ответ заставить молчать тех мертвых в гробнице.
Я отнес тело пса к ближайшему дереву и с помощью ножа и каменного осколка вырыл могилу. Опустил в нее собаку и положил рядом с телом нож, затем пожелал Молнии счастливой охоты в другом мире. Засыпал могилу и завалил ее камнями, чтобы до пса не добрались падальщики. Закончил, когда почти наступил рассвет. Я был несчастным и грязным, заляпанным кровью с головы до ног.
– Господи, что случилось? – ошарашенно уставился на меня отец Катберт.
– Я молился Тору, – коротко ответил я.
– А собака? – прошептал он.
– Охотится в другом мире, – отрезал я.
Он поежился. Другие священники отругали бы меня за то, что я приношу жертвы ложным богам, но Катберт лишь перекрестился.
– Духи вели себя спокойно, – сообщил он.
– Значит, одна из молитв сработала. Либо твоя, либо моя.
– Либо обе, господин, – заключил Катберт.
Когда встало солнце, пришли рабы, и я велел им открыть гробницу, а затем вынести мертвых из одного из дальних залов. Они сложили кости в зале напротив, и мы запечатали вход в него огромным камнем. Черепа сложили в двух нишах возле входа, чтобы они приветствовали своими мертвыми ухмылками любого, кто войдет в пещеру. Самым трудным оказалось замаскировать вход в северный зал, тот, который мы очистили от костей, потому что для нашей затеи Лудде нужно было постоянно входить в это рукотворное помещение и выходить из него. Решение нашел отец Катберт. У своего отца он научился ремеслу каменщика и сейчас обтесал известняк так, что он стал похож на тонкий щит. На это у него ушло два дня, но получилось отлично, и мы установили каменную пластину на плоский камень так, чтобы ее можно было поворачивать. Теперь Лудда мог, повернув ее, вползти в зал, и другой человек вернул бы ее на место. Когда Лудда сидел притаившись за пластиной, его не было видно, зато его голос звучал приглушенно, но довольно громко.
Мы снова запечатали гробницу, засыпали низ валуна землей и мелкими камнями и вернулись в Фагранфорду.
– А теперь едем в Лунден, – велел я Лудде. – Ты, я и Финан.
– В Лунден! – Он был чрезвычайно рад. – А зачем мы туда едем, господин?
– Чтобы найти двух шлюх, естественно.
– Естественно, – повторил он.
– Я могу помочь! – тут же встрепенулся отец Катберт.
– Кажется, я поручил тебе собирать гусиные перья, – заявил я ему.
– Гусиные перья? – Он изумленно уставился на меня. – Ой, господин, ну пожалуйста!
Шлюхи и гусиные перья. Плегмунд молится о мире, я же готовлюсь к войне.
В Лунден я взял с собой тридцать человек – не потому, что нуждался в них, просто господин должен путешествовать со свитой. Мы пристроили дружину и лошадей на ночлег в римском форте, который охранял северо-западный угол города, а потом я вместе с Финаном и Веостаном обошел остатки римской стены.
– Когда ты здесь командовал, тебя ограничивали в средствах? – спросил Веостан.
– Нет, – ответил я.
– Я вынужден вымаливать каждый грош, – проворчал он. – Они строят церкви, а я не могу убедить их в том, что нужно отремонтировать стену.