Гибель красных Моисеев. Начало террора. 1918 год

«О священная главо, ангеле земный и человече небесный, преподбне и богоносне отче наш Александре, изрядный угодниче Пресвятыя и Единосущныя Троицы, являй многая милости живущим во святей обители твоей и всем, с верою и любовию притекающим к тебе! Испроси нам вся благопотрёбная к житию сему временному, и нужная к вечному спасению нашему…

Ей, отче, молитвенниче наш присный! Не посрами упования нашего, не презри смиренная моления наша, и предстательствуй за нас пред престолом Живоначальныя Троицы, да сподобимся вкупе с тобою и со всеми святыми, мы недостойнии, в селениих райских славити величие, благодать и милость Единаго в Троице Бога, Отца и Сына и Святаго Духа, во веки веков. Аминь».

ЭПИЛОГ

Вот и кончился, вот и отшумел кровавой метелью этот самый короткий в мире год.

В начале этого года приехал в Петроград герой рассказа Исаака Бабеля «Дорога». Позади у него был нелегкий путь из бывшей черты оседлости, впереди — служба в Петроградской ЧК у Моисея Соломоновича Урицкого. За этот год, работая в ЧК, герой рассказа И. Бабеля стал другим…

Другим стал и Петроград за этот год…

«Город был мертв и жуток… — описывал осень 1918 года в Петрограде Владислав Ходасевич. — По улицам, мимо заколоченных магазинов, лениво проползали немногочисленные трамваи. В нетопленых домах пахло воблой. Электричества не было»…

Ходасевич тогда провел в Петрограде совсем немного времени и потому не успел заметить, что электричество все-таки иногда включали, когда проводились повальные обыски.

Совсем страшным стал Петроград к концу самого короткого в мире года.

«Слухи о закрытии всех лавок, — записал 31 декабря 1918 года Александр Блок. — Нет предметов первой необходимости. Что есть — сумасшедшая цена. Мороз. Какие-то мешки несут прохожие. Почти полный мрак. Какой-то старик кричит, умирая от голоду. Светит одна ясная и большая звезда».

В этот умерщвленный чекистами голодом и холодом город вернулся в феврале 1919 года воспитанник Моисея Соломоновича Урицкого, председатель Эстляндской ЧК Эдуард Морицевич Отто…

Мы уже говорили, что в ноябре 1918 года следователи Эдуард Морицевич Отго и Александр Юрьевич Рикс были освобождены от ведения дела об убийстве Урицкого.

Это произошло в конце ноября, когда немцы покинули Нарву [59], а Красная армия заняла город и там была образована Эстляндская трудовая коммуна. Во главе эстонского правительства встали Я.Я. Анвельт и знакомый нам В.Э. Кингисепп. Ну а А.Ю. Рикса назначили наркомом финансов. Э.М. Отто стал председателем Эстляндской ЧК.

Но в Эстонии победила буржуазия, и ЧК стало не нужно.

Вот тогда-то, подобно герою рассказа Исаака Бабеля «Дорога», оголодавший, обмерзший, еле волоча ноги, Эдуард Морицевич подошел к ощетинившемуся дулами пулеметов зданию на Гороховой улице…

Во дворе дома горели костры, и Отто подошел к костру и протянул к огню озябшие руки. За месяцы, проведенные в Эстонии, Эдуард Морицевич еще более укрепился в осознании необходимости ЧК. Вместе с тем еще более окрепло в нем убеждение, что «расстрелифать нато фсех честно и еврееф тоже».

Это было особенно важно в свете резолюции ЦК РКП(б) «О непогрешимости органа, работа которого протекает в особо тяжелых условиях», принятой 12 декабря по докладу Ф.Э. Дзержинского «О злостных статьях о ВЧК».

Задумавшись, Отто не заметил солдата, который — «Подвинься, товарищ чухна!» — подошел сзади с кипой папок и, толкнув Отто, бросил их на снег возле костра.

Отто покачал головой и взял в руки одну из предназначенных для сожжения папок… Это была папка с делом об убийстве товарища Урицкого. Того самого дела, которое расследовал Отто, пока его не назначили председателем ЧК Эстляндской трудовой коммуны!

Прямо из огня обмороженными руками вытащил товарищ Отто обуглившиеся тома…

И вот, такой уж это был простодушный эстонец, что сразу заподозрил он неладное, и несколько месяцев составлял он письмо в Москву, в ВЧК, сообщая им о страшном преступлении.

Вместе с обуглившимися томами дела об убийстве товарища Урицкого отправил он это письмо в Москву, где оно и доныне хранится на Лубянке.