Гибель красных моисеев. Начало террора. 1918 год

«В деле было много обвинительного материала, как протоколов допросов, так и вещественных доказательств, и — почему-то получилось так, что много обвинительного материала было выброшено из дела, и, как говорили, было во время уборки в столе ушедшего из ЧК Антипова. Оттуда, во время чистки комнат, с прочим мусором его стали таскать на двор для сжигания. Странно, что Антипов, хорошо зная про существование этого материала, послал дело об убийстве тов. Урицкого в Москву (то есть послал почти пустые крышки этого дела) после освобождения преступников.

Найденный нами среди хлама во время сжигания обвинительный материал тщательно подобран, сшит…

Узнав, что в Москве производится расследование по делу Каннегисера, следователи Отто и Рикс считают своим долгом составить настоящий доклад для препровождения его в Москву в ВЧК вместе с случайно уцелевшими от уничтожения вещественными доказательствами»^{360}.

Мы не знаем, обрадовались ли московские следователи нежданному подарку, зато нам хорошо известна судьба самих дарителей.

Виктор Серж в книге «От революции к тоталитаризму» вспоминает, что встретил Эдуарда Морицевича Отго на одной полуподпольной сходке в Ленинграде…

«Там были молодые женщины и высокий худой мужчина со светлыми усиками, бесцветными лицом и глазами, которого я сразу узнал — Отт, начальник административных служб ЧК в 1919—1920 гг. Эстонец или латыш, анемично спокойный, он в разгар экзекуций перебирал свои бумажки»…

Виктор Серж рассказывает тут же и о некоем черногубом чекисте Константинове, с костистым носом, который время от времени садится на московский поезд, чтобы отвезти свое секретное досье каким-то людям в Кремле, которых он посвятил в страшную тайну открытой им измены…

«При жизни Ленина измена поселилась в Центральном Комитете. Ему известны имена, у него есть доказательства. Он не может сказать всего, это слишком серьезно, там известно, что он это знает… Это немыслимо опасно. Чтобы противостоять заговору, необходимы бесконечная ясность ума, инквизиторский гений, полное благоразумие. С риском для жизни он передает руководству ЦК свой анализ чудовищного преступления, которое изучал несколько лет. Он шепотом произносит иностранные фамилии — крупнейших капиталистов — и другие, наделяя их тайным смыслом. Упоминает город по ту сторону Атлантики».

Сопряжение светлых усиков Отто и черногубости неизвестного чекиста так вызывающе, что невольно возникают подозрения — не является ли нерногубый некист псевдонимом светловато-бесцветного Отто.

И этот рассказ о поездках в Москву, об ощущении заговора, зародившегося в ЧК, не от Отто ли и услышан Виктором Сержем?

Понятно, что троцкист Виктор Серж как бы переводит в рассказе стрелки, по-иному выстраивает намеки, но для осуществления этого как раз и надо было сделать анонимным рассказ о спасенном Отто из огня досье…

Тем более что тут же Серж и выходит из анонимности, и снова возвращает разговор о заговоре в ЧК к Отто.

«Стоит белая ночь, трамваи уже не ходят. Я ухожу вместе с Оттом. На мосту, между блеклым небом и туманной водой, я обнаруживаю, что мой спутник за шесть лет ничуть не изменился. Все та же долгополая кавалерийская шинель без знаков различия, все та же флегматичная походка и та же полуулыбка под бесцветными усиками, как если бы он вышел из ЧК белой ночью 1920-го.

Он полностью согласен с Константиновым. Разве что-то не ясно? В руках у нас (выделено нами. — Н.К.) нити самого гнусного и разветвленного заговора, всемирного заговора против первой социалистической республики… Все будет спасено, если… Есть еще люди в ЦК. Кто? Два часа ночи, перед нами широкие безлюдные проспекты бледного города; он кажется каким-то отвлеченным.