Гибель красных моисеев. Начало террора. 1918 год

— Что ты? Я правду говорю. Большевики этим и берут. Посмотри на Прилипина. Откуда у него деньги, бриллиантовое кольцо? (Здесь и дальше выделено нами. — Н.К.) От свиней наших немного нажил. Или у Спицына… Вот этот поганый трус теперь делами вертит, а перед первым боем сумасшедшим представился. Его в обоз отправили. Расстрелять бы гадину надо. Все миндальничали. Так вот у них деньги. Придут они в Смольный или куда в другое место к большевикам — свои люди, к ним внимательны, ласковы. Товарищи… И коммунистки руки жмут. А у нас? Куда мы можем, к кому пойти? Мы все еще в черном теле. Все еще должны для кого-то работать. Опротивели мне наши высшие классы. Гроша медного не хотят собрать для общего дела. И настоящего, искреннего сочувствия нет, единения настоящего. Так, использовать хотят. А потом опять на черную работу. В околоточные ступай. Ты знаешь, я в Москве был околоточным. Я тогда то же чувствовал, что теперь. Служишь, жертвуешь собой, чтобы этим хорошо и безопасно жилось, — он показал рукой на большой дом, мимо которого мы проходили, — а они тебя презирают, считают осквернением руку подать, да что… тебя же травят, мол, свободе мешаешь. Вот я сегодня был у нашего рыжего в клубе. Сидят, едят, пьют, в карты играют и ждут, когда мы большевиков свергнем. А чтобы…

Он вдруг резким движением схватил меня за плечо…

Мимо нас тихо проезжали простые дровни…

— Разве не видишь? — шептал над моим ухом Войцек.

Я испугался его лица — побледневшее, с остановившимися, расширенными, полными ужаса глазами. Луна бросала свет прямо на него.

— Не видишь? Да ведь это ноги торчат из-под рогожи. Он трупы везет. Расстрелянные»^{34}.

Тут интересно сравнить, как готовилась к разгону Учредительного собрания другая сторона…

П.Е. Дыбенко рассказал, как матросы обеспечивали проведение «дополнительной революции», отсекая депутатов от поддержки своих избирателей.

«Накануне открытия Учредилки прибывает в Петроград отряд моряков, спаянный и дисциплинированный…

С раннего утра, пока обыватель еще мирно спал, на главных улицах Петрограда заняли свои посты верные часовые Советской власти — отряды моряков. Им дан был строгий приказ: следить за порядком в городе. Начальники отрядов — все боевые, испытанные еще в июле и октябре товарищи…

В 3 часа дня, проверив с т. Мясниковым караулы, спешу в Таврический. Входы в него охраняются матросами. В коридоре Таврического встречаю Бонч-Бруевича.

— Ну как? Все спокойно в городе? Демонстрантов много? Куда направляются? Есть сведения, будто направляются прямо к Таврическому?

На лице его заметны нервность и некоторая растерянность.

— Только что объехал караулы. Все на местах. Никакие демонстранты не движутся к Таврическому, а если и двинутся, матросы не пропустят. Им строго приказано.

— Все это прекрасно, но говорят, будто вместе с демонстрантами выступили петроградские полки.

— Товарищ Бонч-Бруевич, все это — ерунда. Что теперь петроградские полки? Из них нет ни одного боеспособного. В город же втянуто 5 тысяч моряков.

Бонч-Бруевич, несколько успокоенный, уходит на совещание. Около пяти часов Бонч-Бруевич снова подходит и растерянным, взволнованным голосом сообщает:

— Вы говорили, что в городе все спокойно; между тем сейчас получены сведения, что на углу Кирочной и Литейного проспекта движется демонстрация около 10 тысяч, вместе с солдатами. Направляются прямо к Таврическому. Какие приняты меры?