На Главной площади Рагнер глянул на горделивую статую Альбальда Бесстрашного и усмехнулся – король Ивар хотел ее низвергнуть, переплавить, да он, Лодэтский Дьявол, убедил короля пока не трогать памятники и Толстую Тори, дабы не вызвать в городе бунт. Затем Рагнер подошел к темной статуе Олфобора Железного, прозванного так за то, что тот оставался невредим в самых лютых сечах. В те времена не знали пороха, воевали камнями из пращей, стрелами из луков и, конечно, мечами – редким и грозным «оружием богов»: прочным, как топор, острым, как копье, секущим, как… Ничто так хорошо не рассекало плоть, как меч. Ныне меч превратился в символ доблести, но перестал наводить страх одним своим видом, ныне ужас на мирян наводили ружья. Правда, «оружием богов» они не стали, ведь для стрельбы из ружья не требовалось изнурительных тренировок с отрочества, в каких вырабатывались бессознательные навыки действенно разить и правильно отражать удары, – стрелять из ружья мог научиться любой, в любом возрасте. И даже хрупкая женщина едва ли сильно уступала мужчинам, а крепкая дама успешно справлялась с отдачей и вообще ничем им не проигрывала.
«Когда-то Экклесия клеймила арбалеты и двуручные мечи оружием Дьявола, потом пушки и ружья, но это никого не остановило. И понятно, почему сейчас святоши бесятся из-за моих громовых бочонков: когда прочие люди, в том числе миряне, видят, что столь разрушительная сила подвластна человеку, то невольно закрадываются мысли о том, что мы – более не игрушка рока, что мы сами управляем нашими жизнями и можем никого бояться, даже Бога. Да, пока я еще страшный Лодэтский Дьявол, но хочет того Экклесия или нет, мир меняется… Может, однажды люди даже перестанут верить в Конец Света, – думал Рагнер, глядя на памятник Олфобора Железного. – И всё же этот воитель, пожалуй, жил в более достойное время. Четыреста с лишним лет назад охота была опасной схваткой с диким зверем, рыцарское звание являлось редкой честью, мужчинами становились после семи лет – малые дети знали, как защитить свой дом. Странно, что я жалею о том, что наш мир изменился, хотя сам его меняю с каждой своей победой… И всё же сожалею… Мне ли не знать, что победа, – это как ритуал приобщения наоборот. Сперва сладкое вино, а затем обязательно будет горький шарик, – и по итогу противное послевкусие да опьяненный от пилулы разум, через время желающий новой пилулы, новой победы…»
Памятник Олфобора Железного отлили цикл лет назад, по портрету с могильной стелы: статуя изображала рыцаря в старомодном открытом шлеме, в кольчуге поверх длинного одеяния и с каплевидным щитом на ремне через плечо. Расставив ноги, воткнув меч в гранитный постамент и опираясь двумя руками на свое верное оружие, чужеземный завоеватель Лиисема сурово и недружелюбно взирал с высоты на другого пришлого завоевателя.
– Наверно, отбуду уж на днях, – сказал Рагнер статуе. – Думаю, ты в Аду счастлив… Но тебя-то без меня уж точно переплавят на кувшины, так что больно тут не радуйся, глядя мне вслед.
Рагнер окинул глазами окна ратуши и увидел тусклый свет не только в своем окне, но и в угловой спальне брата Амадея. Подозвав Айаду, герцог направился туда.
Дверь ему открыл Лорко. Проходя вместе с собакой в комнатку, Рагнер строго спросил:
– Почему не спим? Завтра день непростой.
– Это из-за меня, – отозвался брат Амадей. – Никак не могу заснуть.
Рагнер прислонился к стене у окна, сложил руки на груди и скрестил голени. Айада села рядом. Лорко стоял недалеко от входа, опираясь рукой о стену и исподлобья поглядывая на герцога Раннора.
– Если не спишь, потому что о себе волнуешься, – сказал Рагнер священнику, – то не стоит. Завтра с утра тебя отвезут в твой храм. Ты уже вполне здоров, чтобы о тебе могли заботиться прихожане.
Брат Амадей внимательно посмотрел на него. Он не походил на того человека, каким его привык видеть Рагнер: черные глаза больше не излучали вселенскую любовь, а губы посреди густой черной бородки не трогала улыбка-полутень, – священник был чем-то сильно обеспокоен.
– Брат Иринг, – произнес праведник, – будь так добр: оставь нас с герцогом Раннором одних.
– Всё тут распоряжаешься… – раздраженно буркнул Рагнер и кивнул Лорко на дверь.
– Я не будуся с дозорными в карты дуть, Ваша Светлость, – оборачиваясь у двери, сказал тот.
– Делай что хочешь, – устало закрыл глаза Рагнер. – Не до твоих карт.
Когда Лорко ушел, брат Амадей спросил:
– Каков ваш нынешний план действий, герцог Раннор?
– Твое какое дело? – не открывая глаз, произнес Рагнер. – Если ничем помочь не можешь, а про свою волю Божию опять трепаться начнешь, то я лучше пойду.
– Я мог бы помочь. Только не в том, как захватить Лиисем или герцога Альдриана. Но сестре Маргарите может грозить гибель – и здесь я готов помогать.
Рагнер резко открыл глаза и впился ими в праведника.
– Ты о чем, монах? Супруг? Она его не зря боялась?