Гибель Петрограда(Фантастика Серебряного века. Том XII)

Но недолго царила вокруг тишина. Скоро из сада послышались выстрелы и громкие веселые голоса. Панна Вилинская с недоумением и тревогой прислушалась, потом поднялась с дивана и подошла к окну. Веселые и нагло улыбающиеся офицеры в расстегнутых кителях, с надвинутыми набекрень фуражками ходили по саду и стреляли в окно флигеля, в стеклянные шары на цветочных клумбах и, глядя на них, казалось, что ничего особенного не произошло и что они просто забавляются какой-нибудь невинной игрой с совершенно чистой, спокойной совестью…

Панна Вилинская смотрела на них, и страшная злоба все сильнее и сильнее охватывала ее душу.

Мучительно и жутко было вспоминать то, что произошло полчаса тому назад, но воспоминания помимо ее воли, одно ярче и ужаснее другого, вставали в ее памяти. Вот сидят они, как будто мирно и тихо, за столом. Офицеры хвалят ее усадьбу, ее вкусный обед. И ей постепенно начинает казаться, что все разговоры о немецких зверствах преувеличены, что, наоборот, они даже хорошо воспитанные и порядочные люди. Начинает казаться, что она напрасно спрятала от них свою молоденькую девятнадцатилетнюю дочь Елену…

Но прошел час, и все переменилось: кто-то из офицеров, гуляя по саду около дома, заметил, что одно из окон флигеля наглухо закрыто и услыхал раздававшийся там тихий женский шепот. Он выбил стекло, поднял занавеску и увидал спрятанную в комнате, вместе со старухой-няней, молодую девушку…

Недолго думая, он влез в окно и, несмотря на просьбы и сопротивление девушки, повел ее в столовую…

После ее прихода все сразу изменилось…

Майор выразил свое удивление панне Вилинской, что она столько времени прятала от них такую хорошенькую «фрейлейн» и угощала их обедом вместо того, чтобы угостить дочерью…

Офицеры стали громко и цинично хохотать, наглыми и плотоядными глазами смотря на девушку. Елена стояла бледная и растерянная и полными слез глазами смотрела на мать…

Майор сел на диван и усадил рядом с собой девушку. Офицеры поместились около них на креслах и стульях. Майор, близко нагнувшись к девушке, сначала расспрашивал у нее только, не скучно ли ей жить такой молодой в усадьбе, вдали от общества, советовал ей переехать куда-нибудь, где много мужчин, где за нею ухаживали бы и где ей было бы весело… Потом взял ее за руку и хотел поцеловать ее в обнаженное плечо… Тогда она вскочила с дивана и бросилась к матери…

— Мама, мама, я не могу больше, не могу…

Несколько мгновений в комнате было тихо. Майор и офицеры молча смотрели на плачущую девушку. Потом майор вдруг грузно поднялся с дивана и уже злым и повелительным голосом сказал:

— Ну, довольно уже плакать… Теперь слушать, что я буду приказывать…

И, грубым и резким движением оторвав от матери девушку, притянул ее к себе…

Тогда панна Вилинская бросилась к нему и, ломая руки, стала просить пощадить дочь…

Она стала перед ним на колени и уцепилась за его руку… Тогда он, рассвирепевший, закричал офицерам:

— Увести ее…

Офицеры дружно бросились исполнять приказание майора. И как панна Вилинская ни отбивалась, — ее оттащили от майора и увели в другую комнату… И отсюда она слыхала отчаянные крики дочери, шум борьбы, озверевший голос майора…

Потом все стихло… Это был тот самый страшный и жуткий момент, когда панне Вилинской показалось, что она сойдет сума…

Она билась в сильных руках офицеров и умоляла их сжалиться над ней и пустить ее к дочери. Но они только усмехались в ответ…

Через несколько минут дверь в соседнюю комнату растворилась и на пороге показался майор… Лицо его было поцарапано, кое-где виднелась проступившая кровь, аккуратно приглаженные волосы взлохмачены, мундир расстегнут. С гаденькой усмешкой посмотрев на офицеров, он сказал:

— Господа, можете идти продолжать…

Дальше панна Вилинская ничего не помнит. Она с криком грохнулась на пол и потеряла сознание.

…Когда она пришла в себя, то услыхала слабые стоны, несущиеся из соседней комнаты… Несколько мгновений она не могла сообразить, где она и что с ней, а когда сообразила, то как безумная вскочила на ноги и бросилась в столовую.

На диване, вся истерзанная, в изорванной одежде, лежала Елена и, беспомощно раскинув руки, тихо, чуть дыша, страдальчески стонала…

II

Все это с необыкновенной ясностью вспомнила панна Вилинская, глядя на гуляющих и упражняющихся в стрельбе в саду немецких офицеров. И безысходная тоска и в то же время страшная злоба сжали ее душу…

Еще несколько часов тому назад мирно, тихо и спокойно текла жизнь в ее усадьбе. Елена была жива, весела, радостна. Слышны были голоса прислуги, садовник спокойно и сосредоточенно поливал цветы, в саду блестели чистые и яркие шары в клумбах…

И вот теперь все так ужасно изменилось… Посмотрела на ясное небо, на уже склоняющееся к западу, но еще жаркое солнце. Как страшно, что под этим голубым ласковым небом, под этим солнцем может быть такое зверство, такой ужас…