Гибель Петрограда

«Они» никогда не сжалятся, «они» уже проникли в мое сердце, они уже стучат по стенкам сердца — я это слышу — они стучат по стенкам сердца иззябшими оледеневшими пальцами…

О, пусть умрет мое сердце — и прекратится этот стук! Пусть умрет мое сердце — и прекратится этот адский, невыносимый, этот неистребимый стук! Этот вечный стук!

Я чувствую, что глаза мои разом наливаются кровью и выскакивают из орбит. Мне пришла в голову ужасная… слишком, слишком ужасная мысль. А если и в могиле я буду слышать этот стук?

Куда мне скрыться?..

Вл. Кохановский СОН

Это был страшный, тяжелый сон… Снилось туманное серое небо, крупные капли дождя, заунывный церковный звон. Длинная, узкая, как коридор, улица. Черный катафалк, черные лошади, кучка людей. Лица бледные, измученные, страдающие. Кругом, как железное кольцо, мрачные черные всадники… Их руки в крови… Вдали кладбище. Ряд покосившихся деревянных крестов, часовня и темная, глубокая яма… В глубине ее лежат мертвецы. Их лица искажены страданием. Искривленные руки впились пальцами в землю. И кажется, что они шевелятся… Катафалк качается по мостовой, качается и черный гроб. И точно стучит кто-то в гробовую крышку… Вот и кладбище. Остановились. Черные всадники встают с лошадей. В их руках молотки и гвозди. Длинные черные гвозди. Подходят к катафалку… И вдруг чей-то голос: «Он живой…» И гул голосов: «Он живой…» И все теснятся к гробу. И с испугом и надеждой смотрят на гробовую крышку, которая начинает подниматься. И вдруг спадает… Черные всадники злобно смеются. «Он живой, он живой», — слышится кругом и мертвец тихо поднимается из гроба… На нем рабочая блуза. Бледное, молодое лицо, впалые щеки, бескровные губы.

Он шепчет:

— Я живой, не хороните меня…

Он хочет подняться. Худыми руками хватается за гробовые стенки. Силится встать… все смотрят на него и ждут. И страх и надежда и ужас в глазах. А он шепчет:

— Я живой, не хороните меня…

Он поднимается. Но черные всадники подходят к нему и молча снова кладут его в гроб. Он стонет. Он борется. Он снова поднимается.

— Я живой, я живой…

И стонут в яме мертвецы. И колышется кладбищенская земля. Глухие раскаты вдали.

— Забивайте крышку, — говорят черные всадники. И наваливаются все на гроб. Давят. Душат… А из гроба несется:

— Я живой, я живой…

Стучат молотки, и всадники злобно смеются.

И стонут в яме мертвецы. И стонут люди кругом…

Магда Ливен LE № 53

Я с сестрой и мужем ее приехали поздней ночью в какой-то большой французский город. Нам пришлось скитаться из одной гостиницы в другую, так как нигде не оказывалось места. Наконец, чуть ли не в последней, нашлась одна свободная комната. Мы решили остаться и долго упрашивали заспанного дежурного лакея дать нам еще какой-нибудь уголок или чулан, дабы мы не были принуждены спать втроем. Очень нехотя, лакей сознался нам, что есть еще одна свободная комната в пятом этаже, № 53, но что он не смеет нам ее предложить. «Отчего, почему?» «Видите ли, — сказал он, — это опасная комната, и я даже сожалею теперь, что упомянул вам о ней. Над этой комнатой тяготеет какое-то проклятие, и мы не пускаем туда приезжих, даже когда гостиница переполнена, как сейчас. В ней уже было два ужасных случая. Раз один из гостей повесился на люстре, а через некоторое время другого несчастного утром нашли утонувшего в ванне. Вообще, в этой комнате творится что-то непостижимое и жуткое». Мы рассмеялись. «Откройте нам № 53, мы не боимся привидений и отлично там переночуем». После долгих уговоров лакей согласился. Я решила предоставить нижнюю комнату сестре с мужем, а самой устроиться в знаменитом № 53. Разделась я внизу и для храбрости попросила сестру проводить меня. Заспанный и недовольный лакей, сестра и я молча поднялись по лестнице в пятый этаж. Всюду была тишина. Дежурные лампы скудно освещали длинные коридоры и выставленную обувь путешественников. Страшная комната находилась в самом конце широкого прохода. Над дверью, на круглой фарфоровой дощечке, отчетливо виднелся № 53. Лакей отпер нам дверь. Комната была небольшая, довольно уютная, с одной кроватью, широким окном и черным пианино в углу. Сестра, следуя распространенной привычке, подошла к нему, подняла крышку и машинально взяла несколько нот. Это были начальные ноты глупой, веселой английской шансонетки. Громкий звук инструмента неприятно поразил нас. Я окликнула сестру, прося ее прекратить неуместное занятие, и снова обратилась к лакею с каким-то вопросом. Опять раздались за моей спиной громкие и веселые звуки.