В молодости Пушкин выходил к барьеру, как только ему казалось, что хоть в малейшей степени затронуто его достоинство. Кроме того, дуэль была развлечением. Острым ощущением. Как карты, как любовь. «Есть упоение в бою…» Теперь дуэль стала для него делом высочайшей серьезности. Едва ли не единственным средством защиты против наступающего на него враждебного мира.
Для декабристов дуэль была средством нападения. А для него — защиты. «Дьявольская разница».
Он потерял популярность.
Он потерял надежду на реализацию своего историко-государственного плана. Он потерял веру в друзей.
Он потерял веру в возможность создания прочного дома.
Ему оставалось — понимание и признание в будущем, а в настоящем — самоуважение, т. е. незапятнанная честь. Честь, понимаемая широко. Его честь как подлинного русского дворянина. Его честь как подлинного русского литератора. Его честь как человека долга.
Он много думал об этом в тридцатые годы — о чести и долге. «Береги честь смолоду». Он писал в одной из статей 1836 года:
«Независимость и самоуважение одни могут нас возвысить над мелочами жизни и бурями судьбы».
В том же году он начал перекладывать в стихи эпизод из книги Потоцкого «Рукопись, найденная в Сарагосе».
Это отрывок. Вообще многие пушкинские шедевры последних двух лет — отрывки. Факт этот имеет свое объяснение.
В последние годы совершенство пушкинского мышления, гениальный лаконизм и насыщенность его мысли стали таковы, что появился разрыв между этим лаконизмом совершенства и даже теми блестящими средствами выражения, которыми владел Пушкин.
Внутренний сюжет его стихов — мысль — часто выстраивался прежде, чем сюжет внешний. Сюжет внутренний обгонял сюжет внешний. И стихотворение, по видимости оставаясь отрывком, было тем не менее внутренне закончено. Поэтому Пушкин и не дописывал его. Так было с поэмой «На Испанию родную…», так было с переложением из Библии «Когда владыка ассирийский…», так было и со стихами об Альфонсе. Все было сказано. Было создано стихотворение о человеке чести. Дворянине в высшем — внесоциальном — смысле слова. О человеке, для которого понятия чести и долга сливаются. Для которого не убедительны резоны бытового здравомыслия. Никакие силы земные или подземные не могут заставить его поступиться честью. Не выполнить долг. Он — бесстрашен.
Это и был внутренний сюжет. Внешняя законченность уже роли не играла.
Речь шла о том, что в любых условиях надо выполнять свой долг до конца.
В дни своей молодости он с надеждой смотрел на Европу. Там рождались идеи и движения, которые, казалось, должны были вот-вот обновить мир. Там была древняя культура.
В дни его молодости Европа была для него надеждой.