Гибель «Русалки»

– Послушай, Бесс, ты знаешь меня. Ты, можно сказать, меня вырастила. Я не ем помои. Если бы ты не знала, как надо готовить, – другое дело. Но ведь ты, разрази меня гром, одна из лучших кухарок во всем штате Миссисипи. А теперь возвращайся на кухню и начинай снова. Я буду ждать. И я голоден. А чем дольше я сижу голодный, тем я злее. Слышишь меня, Бесс, ступай!

– Да, сэр, масса Вэс! – пропела Бесси и выскочила из гостиной со скоростью, поразительной для ее грузного тела.

Ужин, когда он вновь появился (через такое короткое время, что Гаю подумалось: без помощи джиннов и демонов здесь не обошлось), оказался чудом кулинарного искусства. Настоящее креольское филе с окрой[5] сменило суп, а затем последовал золотисто-коричневый жареный цыпленок с сухим, легче воздуха, печеньем из взбитого теста, таким горячим, что Том выронил его, взвыв от боли. Были и засахаренные бататы, и блюдо с овощами, в котором плавали куски жареной свинины. Руби подавала, а когда они, наевшись до отвала, собирались уже встать из-за стола, торжественно вплыла Бесс, неся огромный графин персикового напитка. Такого вкусного Гай еще в жизни не пробовал.

Бесс не уходила, вся сияя.

– Ну как теперь, масса Вэс? – спросила она довольно. – Вам понравилось?

Вэс встал, его темные глаза горели. Он торжественно взял Бесс за руку:

– Ты сделала очень большую ошибку, Бесс, потому что отныне, если ты подашь мне обед хоть самую чуточку хуже сегодняшнего, мне придется спустить с тебя твою жирную шкуру. Ты меня слышишь, Бесс?

– Да, сэр, масса Вэс, – рассмеялась Бесси. – Но думаю, это как раз то, о чем нам с вами не придется беспокоиться. Нисколечко, сэр!

Вэс обернулся к семье.

– Что ж, Чэрити, – сказал он благодушно, – ты с детьми можешь идти отдыхать. А Гай пойдет со мной. До темноты еще далеко, и нам надо начинать приводить все в порядок…

– Да, папа, – сказал Гай, став рядом с отцом. В этот момент он уловил выражение боли в глазах Тома и в первый раз пожалел старшего брата.

– А можно и Том пойдет с нами?

– Ну… – заколебался Вэс, – ну ладно. Но ты, – на этот раз он обратился непосредственно к Тому, – должен шевелиться поживее и держать язык за зубами, пока что-нибудь разумное не придет тебе в голову.

Они втроем вышли из дома и остановились на переднем дворе, осматриваясь. Двор был страшно запущен, весь зарос сорняками и куманикой. Вэс видел, что все это выросло не за один год: не было ни малейшего сомнения в нерадивости прежнего надсмотрщика.

– С этим надо что-то делать, – сказал Вэс. – Послать кого-нибудь в Фэроукс за семенами и саженцами. Ваша мать хорошо умеет разводить цветы. Стоит расчистить эти заросли, и двор хоть на что-то будет похож.

Он прошел дальше, слегка приобняв Гая за плечи одной рукой, но, заметив обиду в глазах Тома, почувствовал жалость к старшему сыну. В конце концов, сам мальчишка не был ни в чем виноват. Он давно понял, что Том отставал в развитии во многом из-за его собственного пренебрежения к первенцу. Было отнюдь не справедливо, что с самого рождения ребенка он перенес на него часть досады, которую испытывал по отношению к жене, хотя Том вовсе не был повинен в тех рабских узах, что приковали Вэса к Чэрити, а Вэс Фолкс был прежде всего справедливый человек. И теперь он обнял Тома другой рукой.

Том горделиво распрямился. Так они и шли вокруг дома, мимо птичника, пока не пришли к конюшням. Это были, конечно, не главные конюшни Фэроукса, и в них содержались всего лишь три или четыре клячи, которые по необходимости предоставлялись обычно во владение надсмотрщика. И ничто на Юге так красноречиво не говорило о низком положении надсмотрщика в обществе, чем это. В краю, где о мужчине судили по его знанию лошадей, надсмотрщику давали ездовых животных, чаще всего годных только для живодерни.

Вэс с горечью осознавал это, но он вовсе не собирался позволять кузену обращаться с собой подобным образом. И вот теперь он размышлял, как бы вытребовать приличных лошадей для себя и Гая. Это была мучительная мысль. В конце концов, он добровольно согласился на должность надсмотрщика, столь низкую по своему общественному положению. Сделав это, он как бы отказался от права что-то для себя требовать. Но, черт бы их всех задрал, остался он Фолксом или нет? А кроме того…

Эта земля должна принадлежать ему: он потерял ее по глупости, из-за собственной похоти. Он отказался верить предположению Кэсса, будто Джеральд из эгоистических соображений повлиял на его отца, старого и больного, и подточил его терпение и силы разговорами о бесконечных, связанных с женщинами скандалах, в которых был замешан Вэс. Но теперь мысли об этом начинали преследовать его. Душевный склад и особенности характера Джеральда вполне допускали такую возможность. Даже тогда, когда Эштон Фолкс пригласил своего брата Брайтона (который терпел неудачу во всем, за что ни брался), его хворую жену и болезненного сына в качестве пожизненных гостей в процветающий Фэроукс, маленький Джерри отличался не только открытой ненавистью к Вэсу, но и хитростью, благодаря которой он часто брал верх над более простодушным кузеном.