Гибель С. А. Есенина. Исследование версии самоубийства

Гибель С. А. Есенина Исследование версии самоубийства

Издательство Ивана Лимбаха

Санкт-Петербург

2023

Составитель А. В. Крусанов

© А. В. Крусанов, составление, статьи, 2023

© Д. Ю. Решетникова, В. Е. Высоколов, статья, 2023

© Е. В. Кочнева, статья, 2023

© Клим Гречка, оформление обложки, 2023

© Издательство Ивана Лимбаха, 2023

* * *

Версии, документы и материалы

А. В. Крусанов. Версии гибели С. А. Есенина

Около 11 часов утра 28 декабря 1925 года тело С. А. Есенина было обнаружено висящим на трубе парового отопления в пятом номере гостиницы «Англетер».

Первое письменное свидетельство о том, что смерть Есенина наступила в результате самоубийства, содержится в «Акте» осмотра тела, составленном участковым надзирателем Н. М. Горбовым 28 декабря 1925 года. Горбов написал, что прибыл на место происшествия, «согласно телефонного сообщения управляющего гостиницей граж. Назарова В. Мих., о повесившемся гражданине». Иначе говоря, в акте содержится не вывод участкового надзирателя, сделанный на основании изучения тела и места происшествия, а переданы слова управляющего гостиницей В. М. Назарова, сказанные им по телефону во время вызова милиции. Единственным аргументом, которым Назаров мог обосновать версию самоубийства, был тот факт, что дверь номера, в котором обнаружили мертвого Есенина, была заперта изнутри и ключ торчал в замочной скважине. Других аргументов, подтверждающих версию самоубийства, у Назарова не было.

Запертая изнутри дверь — это единственный факт, который может свидетельствовать в пользу версии самоубийства. Хотя, строго говоря, доказательством самоубийства он не является. Ведь если Назаров смог снаружи открыть дверь со вставленным изнутри ключом, не повредив ее, то он сам или кто-нибудь другой мог аналогичным образом эту дверь закрыть.

Таким образом, в акте Горбова не содержится неоспоримых доказательств самоубийства. Отсутствие доказательств, как в акте, так и в последующих сообщениях прессы, было заменено голословными утверждениями. Одно из первых анонимных сообщений, помещенных в газете «Правда», утверждало, что «по мнению друзей Есенина, самоубийство является выполнением давно задуманной мысли»[1]. Кто были эти «друзья», чье мнение приводила газета, не сообщалось. Впоследствии место «друзей» заняли стихотворные цитаты с суицидальными высказываниями самого Есенина.

Многие современники легко поверили в версию самоубийства, поскольку были уже подготовлены к известию о его смерти. По свидетельству В. Ф. Наседкина, «в апреле <1925> по Москве поползли слухи о близкой смерти Есенина. Говорили о скоротечной чахотке, которую он, простудившись, будто бы поймал на Кавказе»[2]. Один из журналистов привел высказывания окружающих после смерти Есенина: «„Мы этого ожидали“. — „Иначе он не мог кончить“. — „Уж таков удел поэта!“»[3]. Некоторые писатели давно испытывали опасения за его жизнь. Об этом А. М. Горький писал И. А. Груздеву (9 января 1926): «Очень подавлен смертью Есенина, хотя давно предчувствовал и, пожалуй, даже был уверен, что мальчик этот плохо кончит. Предчувствие возникло после первой же встречи с ним»[4]. Через несколько дней в письме В. Ф. Ходасевичу Горький развивал эту тему: «Есенина, разумеется, жалко, до судорог жалко, до отчаяния, но я всегда, т. е. давно уже, думал, что или его убьют, или он сам себя уничтожит»[5]. О том же писатель И. Е. Вольнов сообщал другому писателю, И. М. Касаткину (10 января 1926): «Я только что узнал о смерти Сергея. <…> Как-то почти не удивился. Почти почел это естественным»[6].

Официальная версия была сформулирована однозначно и достаточно четко. Однако, наряду с констатацией самоубийства, требовалось создать мотивированное обоснование его. И поиски такого обоснования начались сразу же после смерти Есенина.

Одним из наиболее распространенных объяснений самоубийства стала социологическая версия. Так, сообщалось, что друживший с ним С. М. Городецкий «выводит драму Есенина из противоречий между старым и новым, между вчерашней деревней и деревней сегодняшнего дня»[7]. О том же говорил литературовед П. С. Коган:

Он обрисовал Есенина как поэта деревни, деревни дореволюционной, довоенной, поэта, идеализировавшего эту деревню и находившего в ней основу своего творчества и жизни. Поэтому Есенин не мог примириться с культурой города — в этом трагедия его жизни, в этом трагедия его смерти[8].

Ему вторил критик В. П. Полонский: