Гибель синего орла

Снимаем меховые кухлянки и усаживаемся на мохнатой медвежьей шкуре около столика. Высокая фигура юной хозяйки с чуть угловатыми плечами отбрасывает причудливую тень на полотнище палатки. Лыжные брюки и красная шерстяная кофточка, перехваченная пояском, облегают гибкую, тонкую талию.

Мария расставляет кружки, распаковывает пачку сахара, насыпает груду печенья на эмалированную тарелку и открывает банку сгущенного молока.

— Хотите строганины?

— Очень! — откровенно признается Костя.

На Колыме это было любимое наше кушанье. В тайге пришлось полтора месяца питаться олениной, и мы давно мечтаем о свежей рыбе. Девушка выскальзывает из палатки.

— Чудо как хороша! — тихо говорю Косте.

— Уж больно тоненькая и нос поднимает…

Мария несет большого чира. Костя вежливо просит позволения очистить мерзлую рыбину. Ловко удалив якутским ножом чешую, он принимается строгать рыбу длинными стружками. Тонкими пальцами девушка подбирает розоватые стружки в миску, затем ставит строганину на стол, вытаскивает из берестяного ящичка соль и горчицу.

— Эх, горючего только не хватает! — сокрушается Костя.

Мария достает из своего волшебного ящичка объемистую фляжку. Костя осторожно принимает посудину, вытаскивает пробку и разливает в кружки рубиновую жидкость.

— Красное вино?

— Не-ет! — грозит пальчиком девушка. — Дедушкина наливка из черной смородины.

— Черной смородины?

— У нас ее много на островах Омолона. Крупная, как виноград.

Чайник кипит на печке, и Мария всыпает крутую заварку. Поудобнее располагаемся у походного столика и поднимаем кружки.

— За милую хозяйку!

— За дружбу!.. — смутившись, отвечает Мария.

Три кружки соединяются над столом. В этот миг никто еще не знал, что крепкая, верная дружба надолго соединит нас.

Снаружи палатки явственно слышится скрип полозьев.

— Нарты?

— Дедушка приехал! — радостно смеется Мария.

Около палатки рычат ездовые собаки.

— Тише, тише, Пан! — гудит густой голосище. — Назад… Да что вы, сдурели?

Собаки рвутся к палатке, почуяв чужих людей, наконец утихают, приезжий кидает им корм, отряхивает снег с одежды. Но вот полог распахивается, и в палатку с трудом втискивается высокий старик в мохнатой меховой куртке.

Он замирает на пороге, удивленно разглядывает нашу мирную компанию, освещенную ярко горящей свечой. Высокий лоб в глубоких морщинах, орлиный нос; грива седых волос, белая бородища опускается на широкую грудь. Спокойствием и грозной силой веет от богатырской фигуры седого великана.

— Что за люди?.. — Патриарх неторопливо снимает меховую куртку. Из-под нависших мохнатых бровей дед окидывает наши лица умным, старческим взглядом и вдруг ласково улыбается.

— Дедушка, это гости из оленеводческого совхоза. Оленей с Колымы на Омолон перегоняют, зимовать на Горностаевых озерах будут. — Мария отбирает у дедушки куртку, шапку, рукавицы.

— Добре, добре, хлопцы! Давненько гостей не видали, загрустила моя внученька, — гудел, как из пустой бочки, старик. — Михась Контемирский… — протянул он большую руку.

Я крепко трясу тяжелую ладонь и чувствую необычайную силу этой железной руки. Она сжимает мою ладонь сильнее и сильнее. Напрягая последние силы, я не поддаюсь сокрушающей хватке. В оленеводческом совхозе мы постоянно соревновались в рукопожатиях, но пересилить крепкого старика не могу. Не переборол тяжелой его ручищи и Костя.

— Добро, не перевелись еще молодцы! Крепкая рука — сердце верное… добродушно усмехается Михась Контемирский, усаживаясь к столу.

Мария опускается у ног дедушки, на медвежью шкуру. Широкой ладонью он гладит золотые пряди, посматривая на внучку с каким-то грустным участием.

Незаметно летит время. Пьем крепкий чай. Девушка обстоятельно расспрашивает о событиях на фронте. Последние сводки Информбюро нам привез каюр из совхоза, и мы с Костей по очереди рассказываем новости.

Мария слушает фронтовые известия с необычайным волнением. Рассказываю о польской добровольческой дивизии имени Костюшко, прорвавшей оборону гитлеровцев на границе Белоруссии. Ясные глаза девушки туманятся, и она никнет щекой к дедушкиной руке.

— Не горюй, внученька, скоро и наша Польша получит свободу.

— Скажите, Мария, Польша — ваша родина?

— Да, это моя родина, хоть и родилась я в Сибири. У меня две родины. Польшу научил меня любить дедушка, и я люблю ее больше жизни.

Глаза Марии говорят о пылком и чистом сердце, о доброй и ласковой душе. «Как попала юная полячка на Омолон? Кто ее дед?» Спросить об этом не решаюсь.

— Дедушка, вы работаете на фактории? — спрашивает Костя.

— Нет, мы с внученькой охотники, — усмехается старик. — Ловушки на горностая ставим, рыбу на озерах ловим.

— На фактории работает мой отчим, — вдруг говорит Мария.

— Посоветуйте, дедушка, где лучше разбить нам пастушеский лагерь? торопливо меняю я разговор, опасаясь нескромных вопросов Кости.

— В пуще, на берегу озера, ягельники ковром лежат, — ответил старик. — Ставьте у нашей палатки. Завтра мы ее снимем, на факторию поедем пушнину сдавать.

— Поедемте с нами, — вдруг предлагает Мария. — Дорогу на факторию узнаете.