Гибель советского кино. Интриги и споры. 1918-1972

«Смоктуновский родом из мира несоветского, ибо ведет себя не просто как штатский, но как штатский в мире униформ, как человек свободный, не понимающий и не желающий понимать иерархии чинов, партийностей и прочих вещей, несущественных, алогичных в той противоестественной экстерриториальности, которая ограждает его от мира советского, идеологического, тоталитарного. Именно она определяет все его поступки, на первый взгляд почти самоубийственные, немыслимые и в чем-то даже опасные для окружающих – к примеру, прямое, караемое расстрелом на месте нарушение субординации на передовой. Я имею в виду кульминационную сцену фильма – конфликт с офицером, по мнению Фарбера, виновным в бессмысленной смерти солдат. И я рискнул бы назвать Фарбера первым свободным евреем (выделено мной. – Ф. Р.) на советском экране, хотя – видит Бог – с точки зрения простой человеческой логики никак не понять, каким образом ему удавалось сохранить эту свою свободу, эту экстерриториальность духа за три с лишним десятка советских лет, которые он как-никак прожил до войны...».

Удивление, сквозящее в последних словах маститого киноведа, понятно: либералам всегда было свойственно рисовать предвоенное время в СССР как череду сплошных ужасов. На самом деле время то, хоть и было во многом трагическим и трудным, одновременно было и по-настоящему героическим. Вот почему недоумение киноведа здесь неуместно: именно в те предвоенные годы и ковались характеры таких людей, как Фарбер. Куйся он сейчас, в годы дикого капитализма по-русски, вряд ли бы у него хватило мужества, а то и просто желания публично разоблачать труса, погубившего десятки людей.

Либералы привыкли рисовать сталинские годы одной краской – черной. Например, 1937 год у них ассоциируется исключительно с репрессиями, хотя для миллионов советских людей, живших в то время, тот год запомнился совсем другим. Например, беспосадочным перелетом В. Чкалова, Г. Байдукова и А. Белякова по маршруту Москва – Северный полюс – Ванкувер (США). Или как год памяти А. С. Пушкина: одних мероприятий, связанных с этим именем, по всей многомиллионной стране проходили сотни, начиная от средних школ и заканчивая институтами. Кто сейчас об этом вспоминает? Никто, поскольку по воле либералов, которые почти два десятка лет заправляют сегодняшними СМИ, в сознание россиян упорно вбивается тезис о том, что время сталинского правления – сплошь одни репрессии. Но это неправда – хорошего в те годы тоже происходило немало, и тот же 1937 год не у всех людей рождает в памяти воспоминания о репрессиях. Приведу по этому поводу слова известного советского кинооператора Владимира Монахова:

«В 1937 году, когда я жил с родителями в Кривом Роге, вышел юбилейный том Пушкина. Как только он появился в киоске, я упросил киоскершу не выставлять его, оставить для меня. Я не завтракал в школе и на собранные деньги купил этот роскошный том. Невозможно описать мой восторог. Иметь дома своего Пушкина, в любую минуту раскрыть его... Что сравнится с этой радостью?..».

Но вернемся к фильму «Солдаты».

Экранное единение Фарбера и Керженцева так и не перетекло в реальную действительность: тесной смычки между либералами и державниками в жизни так и не случилось. Хотя добрую службу советскому кинематографу эта картина все-таки сослужила. Она провела незримую черту между кинематографистами двух разных лагерей (либерального и державного), после чего те стали соревноваться в создании подобных «негероических» и «непафосных» фильмов (кинематограф того же Алексея Германа вырастет именно из шинели «Солдат») либо противоположных им произведений. Так, Сергей Бондарчук во многом в пику «Солдатам» на рубеже 50-х годов в качестве своего режиссерского дебюта взялся экранизировать рассказ Михаила Шолохова «Судьба человека». В итоге получилось мощное героико-патриотическое кино, истинное народное произведение, ни в чем не уступившее самому рассказу.

Отметим, что это произведение Шолохова появилось на свет благодаря все той же борьбе между либералами и державниками. Как известно, писатель весьма болезненно воспринял доклад Хрущева «О культе личности Сталина» и даже оказался чуть ли не единственным, кто посмел с трибуны съезда заступиться за Сталина (все остальные делегаты это сделать испугались). Когда же вскоре после доклада в либеральной среде начались бурные дискуссии о жертвах сталинского террора, причем большая доля сочувствия выпадала на жертвы еврейского происхождения, в державной среде это вызвало невольный протест, поскольку русских людей в сталинские годы погибло гораздо больше, чем людей иных национальностей. Однако и здесь сработало то, что евреи, как никто иной, умели громче других заявить о своих трагедиях. Как пишет А. Солженицын: