– Поясняю, – говорит Хрущев. – Прошлый раз после нашего совещания на Ленинских горах, после нашей встречи, назавтра же вся зарубежная пресса поместила точнейшие отчеты. Значит, были осведомители, холуи буржуазной прессы! Нам холуев не нужно. Так вот, я в третий раз предупреждаю: добровольные осведомители иностранных агентств, уйдите. Я понимаю: вам неудобно так сразу встать и объявиться, так вы во время перерыва, пока все мы тут в буфет пойдем, вы под видом того, что вам в уборную нужно, так проскользните и смойтесь, чтобы вас тут не было, понятно?
Вот такое начало.
Ну а потом пошло, пошло – то же, что и на Ленинских горах, но, пожалуй, хуже. Уже никто возражать не смел. Щипачеву просто слова не дали. Мальцев попробовал было что-то вякать про партком Союза писателей, на который особенно нападали (власти собирались его закрыть и распылить по другим местам: например, по столичным киностудиям. – Ф. Р.
), но его стали прерывать и просто выгнали, не дали говорить.Эренбург молчал, остальные молчали, а говорили только вот те – грибачевы и софроновы, васильевы и иже с ними. Говорили, благодарили партию и правительство за помощь. Благодарили за то, что в искусстве наконец наводится порядок и что со всеми этими бандитами (иначе их уже не называли – абстракционистов и молодых поэтов), со всеми этими бандитами наконец-то расправляются.
Кто-то сказал из этих: мы где в Европе ни бывали, всюду находили следы поездок этих молодых людей, которые утюжат весь мир. Утюжат и всюду болтают невесть что, и наносят нам вред...».
Прервем на некоторое время речь режиссера для короткой реплики. В словах Ромма сквозит неприкрытая ирония по адресу тех, кто нападает на художников-новаторов. Но ведь то была сущая правда: эти художники и в самом деле направо и налево раздавали интервью зарубежным журналистам, у которых была одна цель – расписать своим читателям об ужасах тоталитарного СССР. Если взять подшивки западных газет за те годы и просмотреть все заметки о Советском Союзе, то ни одной положительной среди них вы не обнаружите. Все – сплошь критические, описывающие, как партия «громит художников-абстракционистов, запрещает смелые фильмы, гнобит писателей-правдолюбцев», ущемляет права евреев (в марте 1963 года
известный английский философ и математик, нобелевский лауреат Бертран Рассел даже написал открытое письмо Хрущеву, где обвинял советские власти в преследовании евреев). И если Ромм полагал, что западных журналистов больше всего интересует правда и поиски справедливости, то он жестоко ошибался: они всего лишь выполняли заказ своих хозяев, идеологов «холодной войны», для которых любая критическая информация из Советского Союза была удобной возможностью ткнуть первую в мире страну рабочих и крестьян лицом в дерьмо. Увы, но многие представители советской интеллигенции этого не понимали, считая, что цивилизованный Запад спит и видит, как бы помочь Советскому Союзу стать процветающей страной, где бы «расцветали все цветы». Это заблуждение и станет одной из причин последующего краха великой страны.И вновь вернемся к рассказу Михаила Ромма, который продолжает описывать события первого дня той памятной встречи руководителей страны с творческой интеллигенцией в марте 1963 года
:«Шолохов вышел, помолчал, маленький такой, чуть полнеющий, но ладно скроенный, со злым своим, незначительным лицом, и коротко сказал:
– Я согласен, говорить нечего, я приветствую.
Повернулся и сел...
(Недоброжелательное отношение Ромма к Шолохову объясняется просто: выдающийся писатель был одним из лидеров державников, постоянно разоблачал происки сионистов в СССР, поэтому и заслужил от либералов прозвище «главный антисемит СССР». Отсюда же растут и уши мнимого плагиаторства Шолохова – самого шумного проекта либералов на протяжении долгих десятилетий, вплоть до сегодняшних дней. – Ф. Р.
)Ну, вот так шел этот первый день. Рубали на куски так все инакомыслящее, так сказать, жевали прежнюю жвачку Ленинских гор, только уже на одной ноте, контрапункта не было. Не было такого, что выступает Грибачев, а ему отвечает Щипачев. Выступает такой-то, а ему отвечает Эренбург. Нет, все в одну трубу, главным образом по Эренбургу.
И вот пока это заседание шло, запомнил я лицо Козлова (Фрол Козлов – соратник Хрущева, член Президиума ЦК КПСС. – Ф. Р.
). Сидел он не двигаясь, не мигал. Прозрачные глаза, завитые волосы, холеное лицо и ледяной взгляд, которым он медленно обводил зал, как будто бы все время пережевывал этим взглядом собравшихся. Так холодно глядел.А Хрущев все время кипел, все время вскидывался, и Ильичев ему поддакивал, а остальные были недвижимы.
Пришлось в этот первый день выступать и мне. И опять выяснилась на этом выступлении какая-то удивительная сторона Хрущева.
От меня ждали покаянного выступления. Поэтому едва я записался, мне тут же дали слово. Я даже не ожидал – моментально.
Я вышел и с первых слов говорю: