Гибель советского кино. Интриги и споры. 1918-1972

«Спектакль оказался позорным политическим и художественным провалом. Типические черты эпохи Гражданской войны — пролетарский оптимизм, бодрость, идейная устремленность, героизм революционной молодежи — не нашли никакого отражения в спектакле. Пьеса резко исказила весь характер оптимистического живого произведения Островского. Основной темой спектакля являлась фатальная обреченность бойцов революции. Вся постановка была выдержана в гнетущих пессимистических тонах. Театр снова пользовался в своей работе уже не раз осужденными формалистическими и натуралистическими приемами. Театр ограничил свою работу показом чисто схематического и внешнего изображения отдельных событий из романа Островского, совершенно не сумев показать подлинные образы романа, не сумев подняться до отражения героической борьбы советского народа. В результате получилась политически вредная и художественно беспомощная вещь».

Как мы знаем, пессимизм Мейерхольда был оправдан: спустя четыре года его арестовали и расстреляли. В годы хрущевской «оттепели» ситуация была уже иной: можно было не только безбоязненно вернуться к версии Мейерхольда (тем более именно в 1956 году его официально реабилитировали), но и дополнить ее новыми мыслями. В интерпретации Алова и Наумова великая книга о человеческом самопожертвовании и подвиге превратилась в произведение, где все это подавалось как мартышкин труд. Каким образом это достигалось?

Вот Корчагин попадает на ту самую узкоколейку, которую он с таким энтузиазмом строил, рискуя умереть от голода и холода. И что он видит? Узкоколейка пустынна, заброшена и никому не нужна. У зрителя невольно возникает вопрос: зачем же он так неистово надрывался здесь вместе с товарищами? Другой эпизод: Павка отказывается от любви к Рите ради революции и в итоге остается один — без семьи, без детей. Опять у зрителя возникает недоумение: стоило ли ради служебной карьеры жертвовать личным благополучием?

Вот Павка пишет роман, отправляет его почтой в Москву, а нерадивые почтовики посылку теряют. И снова зритель одновременно жалеет героя и сочувствует ему. Короче, куда ни кинь взгляд в фильме — везде сплошные недоумения и разочарования. Точь-в-точь как в спектакле у Мейерхольда, где слепой Корчагин тычется по углам комнаты, не в силах найти выхода. И там и тут зритель испытывает только одно чувство к герою — жалость, а то и раздражение по поводу его напрасного фанатизма. То есть и автор спектакля, и авторы фильма входили в противоречие (причем явное, а не случайное) со словами самого Островского: «Жизнь надо прожить так, чтобы не было мучительно больно за бесцельно прожитые годы…». По фильму получалось, что жизнь свою Павка прожил героически, но героизм этот был по большей части напрасен.

По сути, авторы фильма были одними из первых в среде либеральной интеллигенции, кто на языке кинематографа публично выразил сомнение в правильности того пути, которым шла страна. Они не подвергали сомнению героизм большевиков-первопроходцев, но уже сомневались в той конечной цели, ради которой эти подвиги совершались. Пройдет всего немного времени, и такие мысли овладеют не только умами либеральной интеллигенции, но и умами большинства представителей власти, что и приведет к отказу от социализма в годы горбачевской перестройки. Однако это будет чуть позже, а пока в самой киношной среде не все принимают точку зрения авторов фильма «Павел Корчагин». Например, режиссер Сергей Васильев (один из создателей «Чапаева») в журнале «Искусство кино» (1957 № 11) заявил следующее:

«Для того, чтобы они (Алов и Наумов. — Ф. Р.) стали настоящими мастерами, их не надо зря захваливать и нельзя скрывать от них, что «Как закалялась сталь» — книга, любимая миллионами, — не стала в их руках любимым народом фильмом, промелькнула и сошла с экрана, как обычная, рядовая картина… Потеряна, на мой взгляд, душа произведения Н. Островского, его большевистская, партийная тема… Все события — точно взяты из романа, а идеи потухли, революционный пафос улетучился…».

А вот как оценил картину другой известный кинорежиссер — Юлий Райзман:

«Слишком многое сразу сваливается на Павла, и в какой-то момент он перестает быть представителем молодого растущего класса, выразителем идей комсомола и становится отдельно взятой личностью, которой не очень повезло в это исполненное драматизма время… Не появляется ли в момент его прихода в барак или к дороге, уже поросшей густым бурьяном, ощущение напрасно прожитой жизни?..»