Гибель советского кино. Тайна закулисной войны. 1973-1991

Я в самое ближайшее время буду ждать от Вас ответа на мое заявление, и, если его не последует, мне придется обратиться в редакцию газеты «Правда» с открытым письмом, в котором я буду вынужден объяснить причины, по которым я прошу у руководства возможности временно работать за рубежом.

Народный артист РСФСР А. Тарковский».

Судя по всему, это послание не удивило Ермаша. И уж тем более не напугало. Наверняка он давно предполагал, что Тарковский способен совершить нечто подобное, окажись он за рубежом. Однако объяснять поведение режиссера-невозвращенца перед вышестоящим руководством Ермашу все равно пришлось. Поэтому почти сразу после получения письма – а на календаре была середина июня 1983 года – в Госкино была написана разъяснительная записка, которая начиналась со следующих слов:

«По мнению Госкино СССР, излагаемые в письме мотивы действий Тарковского А. А. являются результатом выстроенного в течение ряда лет самим режиссером представления о якобы предвзятом к нему отношении со стороны Комитета на протяжении всего периода его творчества…»

Авторы записки, конечно же, лукавили: предвзятое отношение к Тарковскому в Госкино было. Как уже отмечалось, по разным причинам: как из-за неординарности таланта режиссера, так и по причине сложности (и некассовости) его кинематографа. Плюс – нелегкий характер Тарковского, который отпугивал от него даже его коллег. Например, в своем письме режиссер сетует, что, когда он лежал с инфарктом, никто не навестил его ни разу. Однако вряд ли подобное могло произойти по приказу Госкино – наверняка это было следствием каких-то сложных интриг в низах кинематографического цеха.

Можно предположить, что решение Тарковского остаться на Западе могло даже обрадовать руководство Госкино, поскольку таким образом с их плеч сваливался один из самых проблемных во многих отношениях режиссер. Ведь золотая пора советского кинематографа безвозвратно уходила: шедевров появлялось все меньше, а «касса» была уже не та, что десятилетие назад. В такой ситуации субсидировать «штучный» кинематограф Тарковского Госкино было все труднее и труднее. Поэтому его отъезд был весьма кстати, и в Госкино наверняка с удовольствием потирали руки: мол, пусть теперь Запад раскошеливается на кинематограф Тарковского и носится с ним как с писаной торбой. Кстати, в разъяснительной записке Госкино подобные мысли были изложены следующим образом:

«Рассмотрев обращение Тарковского А. А., Госкино СССР считает, что его решение остаться за рубежом едва ли является только следствием эмоциональной неуравновешенности и определенной неудачи на Каннском фестивале, откуда Тарковский А. А. рассчитывал вернуться с главным призом. Сосредоточившись на собственном эгоцентрическом понимании нравственного долга художника, Тарковский А. А., видимо, надеется, что на Западе он будет свободен от классового воздействия буржуазного общества и получит возможность творить, не считаясь с его законами. Однако поскольку кино является не только искусством, но производством, требующим значительных трат, можно предполагать, что дальнейшее существование Тарковского А.А. за рубежом будет связано либо с утратой декларируемых им патриотических чувств со всеми вытекающими отсюда последствиями, либо оно станет невыносимым, и режиссер обратится с просьбой о возвращении в СССР…»

Авторы записки ошиблись в своих последних предположениях. Тарковский не утратит своих патриотических чувств к родине и не станет участвовать в тех антисоветских акциях, которые устраивали на Западе его коллеги-«отъезжанты» (вроде того же Юрия Любимова). Не станет он и бомбардировать советское правительство просьбами о возвращении на родину. Впрочем, последнее можно объяснить тем, что сделать это режиссер просто не успеет – помешает смерть, последовавшая в конце декабря 1986 года.

Отметим, что демарш Тарковского изменил в положительную сторону судьбу его бывшего друга и соавтора (по «Андрею Рублеву») Андрея Михалкова-Кончаловского. Как мы помним, тот еще в 1980 году уехал делать карьеру в США, однако никаких лавров на этом поприще там не снискал, сняв там всего лишь один фильм, да и тот короткометражный. Короче, прозябал в полунищете. Судя по всему, так бы оно и дальше продолжалось, если бы в 83-м Тарковский не остался на Западе.

После этого скандала интерес к советским «отъезжантам» резко поднялся, и Голливуд обратил наконец внимание на Кончаловского. Причем руку помощи ему протянули два еврея – владельцы кинокомпании «Кэннон» Менахем Голан и Йорам Глобус. И хотя их детище пользовалось в киношном мире дурной славой (в основном их кинокомпания выпускала фильмы класса «Б»), однако для Кончаловского это значения не имело – он тогда был готов работать даже у дьявола, лишь бы выбраться из нищеты и доказать своим коллегам– соотечественникам, что он не неудачник (а то в СССР над ним уже все смеялись). В итоге «Кэннон» заказал ему снять фильм по собственному сценарию «Возлюбленные Марии» (это была экранизация рассказа А. Платонова «Река Потудань»).