Гибель советского кино. Тайна закулисной войны. 1973-1991

«Одиночное плавание» и фильмы этого ряда, культивирующие силу и супермена в форме советского солдата, имеют свою аудиторию и своих идеологов. Но коли уж мы до сих пор не отказались от тематического планирования и ориентируемся не на реальные потребности зрителя, а на представления планирующих организаций о том, что зрителю надо, неплохо бы предать гласности вопрос о том, нужен ли нам герой-супермен и как он воздействует на психику молодого человека с несложившимся мировоззрением (имея в виду, что 85 процентов зрительного зала страны – молодые люди от 12 до 23 лет)…»

Либералы от кинематографа не стали устраивать никаких опросов, а поступили проще – ликвидировали патриотическую тему в кино, подменив ее антипатриотической. И место советского солдата-супермена на экранах страны занял другой солдат – американский (вроде Рэмбо), а чуть позже – советский солдат-пораженец, вернувшийся с афганской войны (вывод советских войск из Афганистана произошел в самом начале 1989 года) и не знающий, к какому берегу пристать – то ли к бандитскому, то ли к нормальному.

Между тем серьезность ситуации в плане дегероизации советского кинематографа стала настолько очевидной и вопиющей, что уже в самом либеральном стане стали все чаще звучать предостережения о том, что добром это дело не кончится. Об этом даже стал усердно трубить журнал «Искусство кино» – один из главных либеральных рупоров перестройки. Так, в № 5 (1989) известный нам киновед А. Караганов заявил следующее:

«Вызывает недоумение и тревогу исчезновение целых материков на «тематической карте» современного кино (историко-революционный фильм, фильмы о войне, показывающие войну не только как арену мужества, но и как важный момент в нравственной истории общества)…»

В этом же номере ему вторил мэтр советского кинематографа, режиссер Иосиф Хейфиц (режиссер таких фильмов, как «Депутат Балтики», «Член правительства», «Большая семья», «Дело Румянцева», «Единственная» и др.):

«Что до избавления киноискусства от сталинских догм и застоя, то, я думаю, этот процесс происходит бурно и плодотворно. Об этом свидетельствуют многие фильмы, мы их все знаем. Мы уже шагнули через покаяние и стремимся к активному разоблачению. Критические элементы в наших фильмах последнего времени стали основными. Это понятно. Но, мне кажется, одни эти элементы вскоре станут неплодотворными. Нам недостает фильмов, утверждающих с той же яростью новое, рождающееся с трудом и в острых конфликтах. Новое об обществе и о человеке. Идеи любви к ближнему, идеи добра и милосердия, торжество совести и порядочности, приговор хамству, мещанству, эгоизму, национализму – все это должно питать наше искусство при любой модели его организации. И только ради этого стоит изобретать новый язык кинематографа. Только для этого и ни для чего другого».

Между тем большинство либералов стоят на иных позициях: они готовы признать, что «негатив» стремительно вымывает из искусства «позитив», однако остановить этот процесс не желают, поскольку боятся, что при таком раскладе может вернуться прежняя цензура. А для них это смерти подобно: как тогда разоблачать ужасы тоталитаризма? Ярче всех эту позицию в том же журнале «Искусство кино» (№ 7) выразила кинокритик Т. Хлоплянкина. Цитирую:

«Мы все еще в рабстве! Мы так привыкли ходить строем, что потеряли вкус к самостоятельному передвижению. Вчера наш кинематограф был застегнут на все пуговицы, любовь героев была бесполой. Сегодня… она в подавляющем большинстве лент тоже бесполая, чувственное начало передать на экране не так-то просто, для этого надобен талант, – но зато словно бы прозвучала команда: «Раздевайсь!» – и герои в каждой второй, третьей ленте послушно раздеваются донага, даже если это не вызвано никакой сюжетной необходимостью. Я не думаю, что подобные кадры нанесут ощутимый урон нашей нравственности. Но они способны нанести ощутимый урон нашему кинематографу. Недовольство зрителя будет расти, рано или поздно этим непременно воспользуются самые консервативные, темные силы нашего общества (себя, судя по всему, критик относит к светлым силам. – Ф.Р.), и тогда будут затоптаны те первые, робкие ростки нового, социального кинематографа, от которого мы все так много ждем…»