Гибель судьи Мрочека

— И еще одно, — сказал Мрочек, находясь уже у двери. — Точно ли вы помните, что мой дядя поселился в доме на Пястовской только в сорок седьмом году? Извините, что спрашиваю об этом второй раз.

— В сорок седьмом? Да, наверняка тогда. А какое это имеет отношение ко всему этому? — поразилась она.

— Не знаю, — развел руками. — Не только вы одна хотите сохранить добрую память о моем дяде, оградить от сплетен и домыслов. В конце концов, я его ближайший родственник и… — замолк, улыбнувшись ей невесело, вынужденно. — Я хочу того же. До свидания. Спасибо за откровенность. Не знаю, поселимся ли мы здесь навсегда, но если да, то, надеюсь, придем к вам снова. Ваша больница замечательная.

— Буду очень рада, — ответила низким, глубоким голосом, принявшим сейчас уже привычное звучание. — Как я уже вам говорила, молодые способные специалисты в наших условиях — на вес золота…

9. Завещаю своему племяннику…

Капитан Желеховский взял в руки скрепленный печатью документ и пробежал глазами:

…Все мое движимое и недвижимое имущество в Порембе Морской, по ул. Пястовской, 8, завещаю своему племяннику Тадеушу Мрочеку, если он станет жителем Порембы Морской и будет жить здесь, работая, хотя бы один год. Если мой племянник не будет жив после моей смерти, а также не будет в живых его наследников, завещаю, чтобы вся недвижимость осталась моей домохозяйке Веронике Мациш, а после ее смерти продана, и средства перечислены на счет местной больницы…

Моему другу Ежи Гольдштейну завещаю шахматы из слоновой кости, столько нам обоим послужившие, а также ту картину из моего дома, которую он признает лучшей памяткой обо мне. Из суммы 40 тысяч злотых, которые хранятся в сберкассе, половину завещаю моей домохозяйке Веронике Мациш как доказательство признательности за многолетний труд у меня, вторую половину доверяю нотариусу Ежи Гольдштейну, чтобы он вручил его моему племяннику Тадеушу Мрочеку, если тот постоянно будет проживать в Порембе Морской. В противном случае я хотел бы, чтобы эта сумма также была переведена на счет городской больницы.

20 июля 1967 г, Станислав Мрочек.

Желеховский положил документ на стол.

— Значит, все достается племяннику, да?

— Да, такова была воля покойного. Все. Если он только переедет сюда.

— А как вы думаете, пан Гольдштейн, судья сказал младшему Мрочеку о наследстве?

— Насколько знаю, да. Он говорил мне, что несколькими днями позже написал племяннику письмо, давая понять, что, если он переселится в Порембу, то может считать усадьбу своей собственностью, так как соответствующий документ уже составлен. Когда это было?

— То ли 24, то ли 25 июля, точно не помню. Но почему это вас так интересует?

— Даже и не знаю. Откровенно говоря, не по какой-то там причине. Просто хочу убедиться на все сто процентов, что все в этой истории в порядке.

— Ох, конечно… — нотариус поднялся с кресла, будто давая понять, что наступил конец разговору. Капитан протянул ему руку.

— Еще одно. Это вы позвонили в Варшаву молодым Мрочекам, чтобы известить их о смерти дяди?

— Нет, — очень удивился нотариус. — Как мне известно, у них нет телефона. Во всяком случае, Станислав мне никогда об этом не говорил. Я не припомню, чтобы он когда-либо разговаривал с племянником по телефону… Я послал им телеграмму.

— Большое спасибо… До свидания. Еще раз прошу, чтобы этот разговор остался между нами. Я задал вам несколько вопросов, которые вряд ли имеют какое-то значение. Речь идет лишь о том, чтобы все подробно выяснить… До свид…

На столе зазвонил телефон. Нотариус снял трубку.

— Слушаю. Да, комендант у меня. — Он опустил трубку и посмотрел на Желеховского.

— Доктор Ясинская просит вас…

Желеховский поблагодарил кивком головы и потянулся к телефону:

— Алло. Желеховский слушает… Да, конечно. Когда вы хотите, чтобы я приехал? Ладно, буду через десять минут…