Гибель великого города

Вдруг послышались шаги. Апап молниеносно исчез, а Хэка, растерянная, осталась одна. Широко ухмыляясь, прямо на нее шел управитель. Он вытащил из горшка кусок мяса, сунул его в рот девушке и сказал:

— Вот так я буду кормить тебя каждый день! Все рабыни в поварне благодаря моей доброте имеют вкусную пищу. Но ты будешь есть лучше их!

Хэка убежала.

В городе продолжалось веселье. Появились пьяные солдаты. По улицам бродили отряды стражников. Обычно горожане поддерживали порядок в городе с помощью своих рабов, и на долю стражников приходилось не так уж много хлопот. Разве только попадется бедняк, уличенный в попытке что-нибудь стащить… Но и с ним долго не возились, а, поколотив слегка, отпускали на все четыре стороны.

Старого Вишваджита тоже охватило какое-то радостное возбуждение. Надев на шею несколько цветочных гирлянд, он бродил по улицам, чему-то смеясь.

— Вы хотите утопить в вине свои грехи! — громко кричал безумец. — Нет, и сама смерть вас не исправит, нечестивцы!

Но даже эти дерзкие, совсем непраздничные речи сегодня почему-то радовали людей.

Храм богини Махамаи был украшен особенно богато — горожане не жалели затрат. Рабам не давали передышки, они работали с рассвета до самого вечера без пищи.

Только великий царь йогов по-прежнему был погружен в священное забытье. Глядя на него, чужеземцы прикусывали пальцы от страха. «Этот человек, — думали они, — сам бог, он и в день Страшного суда останется невозмутимым». И всякий раз, когда великий царь йогов дул в раковину, — это служило знаком того, что его состояние божественного экстаза прервалось, — все иноземные гости, будь то почитатели Озириса, Солнца, или Священного Быка, низко склоняли головы перед чужим божеством.

Чем ближе клонилось солнце к закату, тем шире становились людские потоки на пути к храму богини Махамаи. Дети и старики, мужчины и женщины — все жители города торопились на праздничную церемонию. Улицы постепенно пустели. Купцы закрывали свои лавки; сегодня они получили баснословные барыши. Многие виноторговцы сумели продать свой товар до последней капли. Самые дорогие товары раскупались вмиг, — в такой день никто не хотел быть бережливым. Особенным спросом пользовались перья чаквы и страуса.

Тут и там сновали танцовщицы, украшенные цветами. Пожалуй, в этом море людей трудно было найти хоть одного трезвого. По мере приближения к храму шум стихал, горожане начинали петь гимн во славу великой богини Махамаи.

С радостным гулом толпа быстро, без всякой толчеи заполняла храм — каждый знал свое место. Только рабов приходилось иногда отгонять ударами бичей. У самого подножья гигантской статуи богини был воздвигнут высокий помост из светлого камня для именитых граждан, и иноземных гостей. От него шли вниз широкие каменные ступени, предназначенные для прочих участников празднества; женщины и мужчины располагались на них рядами. Тут же, собравшись кучками по десять — пятнадцать человек, рассаживались дети.

Музыканты дружно дули в трубы, изображавшие различных зверей, и над толпой, подобно добрым духам, рояли сладкие звуки. На поясе у трубачей висели кимвалы. В них ритмично ударяли стоящие рядом мальчики. Приветственная музыка разносилась далеко за пределы храма.

Ароматный дым благовонных курений проникал во все уголки и, волнуемый дыханием людей, подымался к сводам. Потрескивая, горели светильники на высоких колоннах, возле них стояли рабы с факелами в руках. И если какой-нибудь неосторожный горожанин случайно приближался к ним, его немедленно останавливали стражники во избежание пожара.

В храме было шумно. Голоса отдавались гулким эхом, под сводами храма нельзя было разобрать, о чем говорят вокруг. Матери могли не беспокоиться о детях — их отдавали на попечение стражников. А для кормящих матерей отвели площадку поодаль от толпы; там можно было спокойно отдохнуть и покормить малышей.

Именитые горожане и иноземные гости легко находили предназначенные для них места — рабы указывали им дорогу. Вот пришла и опустилась на свое ложе улыбающаяся Вени. Она с любопытством оглядывалась по сторонам. В этом году торжество обещало быть особенно интересным, — ведь раньше иноземцам не разрешалось находиться даже внизу, в толпе. Но Манибандх добился приглашения на праздник заморских гостей, и сейчас они гордо восседали на помосте. А некоторые из них участвовали и в расходах по украшению храма. Под этим, конечно, скрывался расчет: празднество сулило им немалые выгоды — ведь товары в такой день раскупались нарасхват.

Важно и высокомерно восседал Амен-Ра на своем высоком каменном ложе, устланном мягкой тканью. Он пришел сюда заблаговременно и теперь незаметно наблюдал за именитыми гостями. Временами он лениво поглаживал бороду и, казалось, не интересовался происходящим вокруг, но волны праздничного веселья докатывались до него. От дыхания сотен людей в воздухе разносился винный запах…

В печальном раздумье, всеми покинутая, сидела Нилуфар во дворце Манибандха.

— Хэка! Хэка! — вдруг позвала она.

В тот же миг испуганная, запыхавшаяся от быстрого бега Хэка предстала перед ней.