Гибель великого города

— Царевна! Царевна!.. — заговорили в толпе. — Разве Киката нет больше? А что же стало с его правителем? Почему здесь его дочь? Ее ноги никогда не ступали по голой земле, она жила во дворцах, почему же ныне стоит она перед нами как нищенка, грязная, с непокрытой головой, распущенными волосами, в рваных одеждах? И ныне нет ни родного неба над ее головой, ни земли предков под ногами?

— Разрушен, и сожжен наш город, — продолжала царевна. — И вместо священных песен разносится над руинами дикое, пение варваров… Эти дикари не ноют, а воют. Они побеждают обманом, и человечность не свойственна им. Это они бросали в огонь детей, вырвав их из материнских рук! Это они на глазах у отцов бесчестили наших девушек! Сломлена наша гордость, о жители великого города, а сами мы обращены в рабов!

Какой-то человек, выступив из толпы, спросил:

— Кто называет себя царевной древнего Киката?

В его голосе звучало сомнение.

— Я — Чандра, царевна Киката! Мою мать и мою старшую сестру варвары обратили в рабство…

— А правитель?

В вопросе было нетерпеливое любопытство.

— Правитель… — Голос словно отказал царевне, она не могла вымолвить ни слова. Сделав усилие, она продолжала: — Этот клятвопреступник принял рабство от дикарей. — Она плюнула с отвращением. — Спросите о нем у этих людей, жаждущих вернуть свою честь и достоинство! Я говорю правду, и наша правда непобедима!..

Вдруг дравиды закричали: «Виллибхиттур! Виллибхиттур!» Удивлению горожан не было конца. Пришельцы окружили поэта.

— Зачем ты ушел от нас? — говорили они. С тех пор как ты нас покинул, мы перестали быть людьми. Мы не посмели изгнать правителя, эту презренную собаку, когда он творил над тобой несправедливость, и ныне нас постигла жестокая кара…

Вени, взволнованная криками, поднялась с ложа и стала пристально всматриваться в пришельцев. У колонны, капитель которой изображала голову льва, под светильником, стоял… Виллибхиттур.

Манибандх тоже заметил поэта, но ничем не проявил своего волнения, К Виллибхиттуру, окруженному толпой дравидов, сейчас не подступиться. И разве телохранители Манибандха — убийцы?

Подойдя к Виллибхиттуру, царевна воскликнула:

— Почтенные горожане! Теперь вы убедились в правдивости моих слов. Нас утешает лишь одна надежда — найти в вашем городе помощь и прибежище. На нас напало дикое и невежественное племя. Великий город должен отомстить за кровь невинных младенцев!

Толпа зашумела.

— Много лет жили мы в мире с соседями, не нанося никому обиды… А эти дикие варвары… Они ненавидят нас даже за цвет кожи, потому что сами белы, как пепел…

— Белы, как пепел? — привстав, спросил Манибандх. Он вспомнил рассказ ограбленного в пути Арала.

— Да, да, они белые… их лица отвратительны. У них длинные носы, как у уродов. В глазах их женщин нет черных теней, как у нас, их глаза голубые, как небо… Они называют себя «арии»…

— Арии? — раздался вдруг голос эламского жреца. — Что за слово?

Он расхохотался.

— Арии! Что ты сказала? Арии?

— Ну да, арии, — в недоумении ответила царевна.

— Вы только послушайте, — говорил эламский жрец, сотрясаясь от смеха. — Арии! Не арии, царевна, а дикари!

Все засмеялись, посыпались шутки. Царевна растерянно оглядывалась по сторонам.

— Вы их не видели, почтенные горожане, они свирепее волков. Они ненавидят нас… — закричала она.

— А мы разве их любим? — насмешливо спросил шумерский воин.

— Они низкие, подлые, ужасные. Они жарят мясо прямо в огне… — продолжала кричать в толпу Чандра.

Но голос ее потонул в говоре и смехе толпы. Шумерский воин, стоя на помосте, высоко поднял кувшин в виде овечьей головы, и на виду у всех тонкой струйкой полилось вино в поставленную на помост чашу. Вино пенилось и искрилось в свете факелов. Танцовщицы захлопали в ладоши. Это послужило знаком, и все потянулись к кувшинам с вином. Началось пьяное веселье.

Оборванные и голодные дравиды растерялись. Перед ними сотни, тысячи лиц, и никто не хочет верить нм. Их горе вызывает только смех. Именитые горожане сдержанно улыбаются, кивая на пришельцев, а сидящие рядом с ними женщины заливаются смехом. Потрескивая, горят факелы в руках рабов, мерцают в их свете острия копий телохранителей. Опьянели стражники. Рабы то и дело наполняют кувшины и разносят их в толпе. От терпкого запаха вина дравиды потеряли дар соображения. Выдержка и мужество покинули их. Почему эти люди смеются? Ведь Кикат храбро боролся!..

Шумерский воин, подняв чашу, произнес:

— Пусть они попробуют прийти сюда. Это будет их последний день! Кто видел этих дикарей?.. Арии! Они пришли с гор. На их телах намерз лед, они, глупцы, не научились даже умываться… — Он сморщился от отвращения. — Что ты там болтаешь, царевна? Видно, ваш Кикат богат только трусами! Вы испугались! Арии! Ха-ха-ха!

Далеко вокруг разносился его грубый хохот. Шумер отбросил чашу, схватил огромный кувшин с вином, поднес его к губам и большими глотками стал втягивать в себя душистое вино.

— Уходите! Уходите! — закричали в толпе. — Радость! Пусть царствует радость! Не нужны нам ваши мрачные лица…

Но в это время к помосту подошел старый Вишваджит.